но вылезти на берег в скользких ботинках и намокших пальто было трудно. А Андрей Петрович, который нас в речке нашел, стоял высоко на берегу и не спустился, нам не помог — дети должны быть самостоятельными! И это был, наверное, единственный раз в мелком детстве, когда он наорал. Приказным тоном велел вылезти и по дороге отжать полы пальто. Не раздеваться. Заставил бегом бежать до дачи. Рассказал, как им с братом в детстве Анна Алексеевна однажды сказала: „Утонешь, домой не приходи!“

С дачи нас обычно везла тетя Женя. Во-первых, Андрей Петрович на даче мог выпить рюмку. А потом тетя Женя очень берегла его от стрессов. Охраной его нервной системы тетя Женя занималась серьезно! Особенно после Владивостока я его за рулем видела редко. Тетя Женя ездила за рулем спокойно, я бы сказала рационально, а он с удовольствием „давил на газ“!

Капицы возвращались с Дальнего Востока в два приема. Первой приехала Надя, остальные, закончив дела, через год. Поэтому Надя целый год жила у бабушки, у мамы тети Жени. Мамы Андрея Петровича и тети Жени вместе учились в Петрограде в Институте благородных девиц. Только были совсем разными. Анна Алексеевна учила нас всех, без разбору кто чей, правильно складывать ручки и ножки и делать реверанс: „Девочки, надо правильно делать реверанс. Сделаете правильно, я угощу вас вкусным английским печеньем!“ — И все тренируются. Лет до пятнадцати я уже знала, что делать с вилками, ножами и ложками, если их выдают сразу по восемнадцать штук. Причем все, кто попадал в эту семью, обязаны были выучить эту науку. А у Александры Ивановны, мамы Евгении Александровны, жили две кошки, две собаки, два попугая — один белый, другой зеленый — было жуткое количество кактусов, и она курила „Беломор“. Бабу Алю я знала очень недолго, но никогда в жизни не забуду! У нее, по-моему, даже растения дружили. Заходишь в ее дом в первый раз и понимаешь, что надо снять обувь, хотя тебе говорят: „Не снимайте!“ Еще не успеваешь толком оглядеться, а уже не хочется уходить! Мокрые ноги переодевались у всех, вообще у всех, и выдавались новые шерстяные носки. А на батарее, помню, все время сушились наши. А еще она была остроумная — не то слово. Ядовито-остроумная. Думаю, Андрей Петрович даже слегка побаивался ее за острый язык.

С ножами и вилками у Андрея Петровича и тети Жени было попроще, чем у Петра Леонидовича и Анны Алексеевны. Вилка, ложка и нож подавались всегда, и пользоваться ими нужно было прямо с ясель. Но у них был несколько другой подход, все-таки эпоха дефицита.

Характер дома, конечно, задавал Андрей Петрович, а вот настроение — тетя Женя. Человеком она была веселым и легким. Для меня она была все-таки тетя Женя, а он — Андрей Петрович. „Дядей Андреем“ он не был ни для кого и никогда.

У Андрея Петровича была великолепная память, цитата всегда к месту и грубоватый, но очень смешной анекдот, тоже к месту всегда. Поэтому, когда за столом собиралась большая компания, Андрей Петрович царил. Рассказы его были полны юмора и очень живые. Он рассказывал — сразу возникала картинка. Тетя Женя не стремилась рассказывать анекдоты, но с удовольствием слушала и смеялась. Английских баллад за столом не пели. Пели экспедиционное, Городницкого, Визбора, „Чайничек с крышечкой“ помню — ну, то же, что и во время застольев у моего отца. Насчет того, как Андрей Петрович пел — рот, помню, вместе со всеми открывал. Правда, со слухом у него было не очень. Но он никогда и не перекрикивал компанию — наверное, об этом знал.

Когда в советском доме в те времена появлялась хорошая техника — магнитофон, потом компьютер, — ее от детей старались оградить, чтобы сразу не сломали. Но у Андрея Петровича порядок был другой: он первым делом собирал всех в кучу вместе с тетей Женей, если она еще не знала, и заставлял быстро выучить, как это работает. Поэтому я, например, научилась обращаться с видеомагнитофоном намного раньше, чем он появился в нашей семье. У Капиц разрешалось брать кассеты, потому что предварительно каждому, кто бывал у них дома, давали сломанную и велели карандашом вернуть пленку обратно. Поэтому, наверное, и сломанная кассета у них была только одна! То же было с радиотелефоном, и так же в определенный момент всех посадили за руль. Кроме меня, конечно, потому что у нас была своя „Волга“. При этом за руль посадили только на Николиной — никому машину без водительских прав вести не давали, никогда!

Машины у них были „Волги“ — сначала старая, за ней новая, потом „Жигули“. Я хорошо помню самую первую, белую „Волгу“ с большими диванами, на которой нас увозили с капустой. Такое ощущение, что у них тогда появилась подержанная машина. А вот всякие „блестящие штучки“ с персональным шофером — я вместе с Надей так куда-то ездила, может быть, два раза в жизни! Дочери Андрея Петровича не пользовались государственной машиной.

Прислуги дома не было. Это у Анны Алексеевны были две помощницы по хозяйству, две старушки, еще из Англии. Они с ними всю жизнь прожили. Одна уехала помирать на родину — у нее там были дети, внуки, — другая осталась здесь. Слово „бонны“ к этой семье не очень подходит. Вот как их назвать? Кого берут в английских романах с собой в путешествиие, когда едет дама? Наверное, сопровождающее лицо дамы! Они обе были возраста Анны Алексеевны. Обе любили готовить, и я не уверена, что за зарплату. А тетя Женя все делала по дому сама. Ходила в тот же гастроном, что и я — в университетскую „стекляшечку“ перед поликлиникой. „Наташа, иди скорей сюда! Нет, нет, подождите, я ей занимала!“ — говорила она очереди. Потому что буженину вдруг выкинули. Это ж надо меня в дверях заметить и на весь магазин кричать! И это Евгения Александровна Капица, на минуточку. Были бы миллионы — буженину домой бы носили. Но не носили. Какие-то банки откуда-то она таскала. И девочки ее всё умели: сковородки драить, капусту квасить, пуговицы пришивать…

На всякие выставки, в Третьяковку, на елки, на учебу внучек водила Анна Алексеевна. Правда, с Анной Алексеевной я попала только один раз, когда совсем мелкая была. Нельзя сказать, что Андрей Петрович девочками не занимался. Но от него этого и не ждали. То есть все удивились бы, если бы он кого-то повел за руку в музей. Но вот после музея надо было все ему рассказать, Андрею Петровичу это было интересно. Ну, и могло закончиться тем, что придется сходить еще