поджаривал нас спереди, а октябрьские температуры замораживали наши спины. В пламени было что-то такое, что делало нас без улыбок, но довольными, возможно, отголоски камина. И огонь изгибался и раскачивался между нами, пока Бэк бормотал, словно загипнотизированный пламенем.

Я отключился от него некоторое время назад, откинувшись на спинку деревянного стула, ожидая, когда он отключится или уйдет, чтобы я мог вернуться к девушке. Моя девочка. Девушка, у которой было больше возможностей, чем у полуночного неба.

Ветви раскачивались над головой, когда ветер свистел, сердитый бриз проносился по лесу. Справа от меня сквозь ветер донеслось мрачное карканье ворона, и я повернул голову на звук. С печальными глазами и перепачканными чернилами крыльями птица быстро пролетела надо мной. Он приземлился на низко свисающую ветку в начале того места, где лес уходил вглубь, и снова каркнул. Он поднял меня со стула, и я подошел к нему, не в силах игнорировать его голос.

Я чувствовал, как он сверлит меня взглядом насквозь и постукивает по моему позвоночнику, как будто знает, что я слушаю. Потом прилетел другой ворон. Потом еще один.

Оркестр крыльев захлопал вокруг меня, окружил меня. Целая стая. Похожие на скелеты ветви были отягощены птицами, такими черными, что они больше походили на тени или, возможно, силуэты, вырезанные из чего-то более зловещего. Они выстроились вдоль ветвей, как деформированные листья из самых темных чернильных капель.

Мое дыхание стало поверхностным, и я отшатнулся назад, когда чья-то рука опустилась мне на плечо. Я повернулся на месте, и остекленевшее и пустое выражение лица Бэка врезалось в меня.

— Иди к ней, — заявил он, его обычно сияющие арктически-голубые глаза, в которых бурлила жизнь, теперь были тусклыми и ошеломленными. — Фэллон, это Фэллон.

Моя грудь сдавило, и я схватил его за плечи, встряхивая, чтобы он проснулся. — Бэк! Что это? Что случилось?!

Выражение лица Бэка не изменилось, пока он стоял безучастно. Пустой. Был только один раз, когда я видел его таким непостижимым, таким недосягаемым, потому что он был далеко, никого внутри. Мое сердце стучало в ушах, когда вороны кричали вокруг меня.

Отчаявшись и сойдя с ума, я притянул его ближе к груди и отвел руку назад, нанося хук правой в живот. Бэк попятился, но я держал его близко, схватил его лицо в маске и направил его глаза на мои.

— Что ты видел?! Бэк, расскажи мне, что ты видел!

Бэк ошеломленно огляделся в моей крепкой хватке, и я похлопал его по щеке, щелкнул пальцами.

— Прямо здесь, Бэк. Что это? Где Фэллон?

Он зажмурился и широко открыл глаза, приходя в себя. Мое сердце колотилось с каждой потраченной впустую секундой.

— В земле, — пробормотал он и покачал головой, как будто это не имело для него смысла. — Она в земле. В ловушке.

Его глаза встретились с моими, и он схватился за бок, хватая ртом воздух.

— Она не может дышать. Время на исходе!

Последствие предательства

«Дождливая ночь принесла с собой туманное утро, когда Беллами сидел напротив своего отца внутри хижины.

— Мы будем вместе, будь то здесь или где-то еще, все зависит от ковена и твоей способности принять то, что я выбрал ее. Вы не можете держать ее взаперти, — сказал Беллами.

Слабый проблеск отцовской улыбки осторожно пробежал по его телу. Воинственность в его взгляде сменилась отчаянием. — Что ты с ней сделаешь? — спросил Беллами, ударяя кулаком по деревянному столу перед камином. — Если ты причинишь ей боль…

— О, это, должно быть, темное, плотское создание. Ты не можешь видеть, что эта тварь сделала с тобой! Она соблазнила тебя разными способами, и как долго это продолжается? Как давно она проникла в твою голову? Мы должны немедленно очистить твою душу!

Гораций крепко схватил Беллами за руку и потащил его из-за стола. Стул опрокинулся назад от переполоха, когда он вынес его в утро.

Оказавшись за пределами хижины, Гораций толкнул Беллами рукой в затылок, прислонив его к дереву.

— Делай со мной, что должен, но не трогай ее, — умолял Беллами, прижимаясь щекой к стволу березы.

— Создание ночи получит по заслугам, — прошипел Гораций на ухо своему сыну. — Гуди избавит ее от распутства, чтобы убедиться, что она никогда больше не сможет соблазнить кого-то другого. Сможешь ли ты тогда любить ее?

«В течение нескольких часов Беллами был избит своим отцом. Он терпел боль, прикусив язык и стиснув зубы, сжимая кулон в кулаке, зная, что какое бы наказание он ни получил, оно не может быть хуже того, что постигнет Сири. И в последующие дни Беллами искал в норвежских лесах свою любовь, Сири. Никакая погода не удерживала его. Ночи были такими холодными, холодными, как лед! Но он отказывался сдаваться, цепляясь за серебряную цепочку, которую оставила ему его любовь. Обещание вечности. Лес стал его постелью, где он спал, и депрессия овладела им до тех пор, пока он не заболел физически от страданий и мучений.

Тем не менее, Беллами ждал ее.

К этому времени прошли недели. Это была леденящая душу ночь, когда Сири сбежала из своей хижины и добралась до Беллами, которого нашла дрожащим под деревом, под которым они провели так много ночей. Беллами поцеловал ее посиневшими губами, и его слова затерялись. Он касался каждого дюйма ее тела, как будто не мог дышать, не зная, причинили ли ей вред. Его пальцы пробежали по глубокому шраму на ее бедре, и слезы с поразительной силой хлынули из его глаз.

— Со мной все в порядке, — заверила Сири, баюкая его голову в своих руках. — Она зажила, видишь?

Яростно Беллами покачал головой, прежде чем уткнуться лицом ей в грудь, схватил ее за плечи, пока она гладила его непослушные темные волосы. — У меня будет ребенок, — прошептала она, продолжая успокаивать его нежными прикосновениями.

Беллами посмотрел на Сири и изучил выражение ее лица. — У нас будет ребенок, — поправил ее Беллами.

Лицо Сири вытянулось под его полным надежды взглядом.

— Он не твой, — снова прошептала она, пока не обнаружила, что тоже плачет.

Беллами взял ее за щеки и провел большим пальцем по ее слезам, чтобы вытереть их. — Что они с тобой сделали?

Он сделал паузу, увидев испуганный взгляд в ее глазах, и провел ладонью по ее белым волосам, пытаясь найти правильные слова, потому что именно тогда он понял. Нутром и сердцем Беллами знал о