Стивен приподнял плечи, потом уронил их с долгим, прерывистым выдохом. Прошел по краю лужайки, свернул на улочку, шедшую к околице и обращавшуюся там в проселок. Постарался успокоиться. Я был под огнем, думал Стивен, но сейчас, на время, огонь прекратился. Под огнем. Слова вернулись к нему. Какая жалкая, ничего не выражающая фраза.

Он шел вдоль плотных растрепанных живых изгородей, покрытых кружевом лесного купыря. Воздух был чист настолько, что, казалось, им никто еще не дышал; первый вечерний ветерок только-только начинал охлаждать его. С высоких вязов, которые Стивен видел за полем, несся грачиный грай, где-то совсем рядом мягко ворковали дикие голуби. На околице он остановился, прислонился к калитке. Тишина мира словно стояла особняком от времени, и ни один человеческий голос не нарушал ее.

Над вязами висела белая луна, ранняя, еще низкая. Позади и впереди нее тянулись длинными рваными лентами пряди облаков; миновав луну, они воссоединялись с бледно-голубым небом и таяли, обращаясь в белесую дымку.

Стивен почувствовал, как его с головой накрывает прилив чувств, обладавших неведомой силой. И испугался, подумав, что результат их наплыва может проявиться в чисто физической форме, обернувшись судорогами, безостановочным носовым кровотечением, смертью. Но тут же понял: они вовсе не покушаются на его жизнь, но лишь свидетельствуют о своем с ним тесном родстве. То были чувства к неровному полю, к деревьям за ним, к тропинке, возвращавшейся полем к деревне, в которой он только теперь заметил церковную колокольню; к ним и к далекому всепрощающему небу, нисколько от них не отдельному, но бывшему частью единого творения, да ведь и его — человека, по здравому рассуждению, еще молодого, — размеренные, чуть слышные биения крови сливали в одно с ними целое. Стивен поднял взгляд вверх и увидел небо словно бы темным, усыпанным звездами, с медленно ползущими по нему туманностями, с размазанным бесконечным расстоянием светом: они были не другими мирами, теперь он ясно понял это, разум творца соединил их с рваными белыми облаками, с майским воздухом, которым никто еще не дышал, с почвой и влажной травой под ногами. Он вцепился в калитку и опустил голову на руки, еще опасаясь, что сила слепящей любви сорвет его с земли. Ему хотелось раскинуть руки и обнять поля, небо, пронизанные птичьими голосами вязы; хотелось прижать их к себе в бесконечном прощении, какое дарует отец блудному, промотавшему все, но любимому сыну. Изабель и жестокая гибель людей на войне; потеря матери и друг Уир: ничто не было безнравственным, лишенным надежды на искупление, со всем можно было примириться, все понять в дальней перспективе прощения. И, цепляясь за дерево калитки, он тоже жаждал прощения за все, что наделал, жаждал единства с мировым творением, которое расточит его прегрешения и гнев, потому что душа его воссоединилась с этим творением. Тело Стивена содрогалось от страстной любви, от которой он был отлучен в крови и плоти долгого убийства, но которая настигла его.

Подняв голову, он понял, что улыбается. Час примерно, хоть он и не следил за временем, Стивен шел с умиротворенной душой по проселку. И пока шел, вечер оставался светлым — лишь менялись оттенки полей и деревьев, стоявших рядами, или купами, или на особицу, — там, где упало случайное семечко.

Дорога пошла под уклон, повернула, и Стивен увидел, что приближается к маленькой деревне. Двое мальчишек играли на большом зеленом лугу за канавой, отделявшей его от дороги. Стивен зашел в паб, походивший внутри на гостиную частного дома. Сердитый старик спросил, чего он хочет, потом принес из задней комнаты, где у него стоял бочонок, пинту пива, добавив к кружке стаканчик с каким-то пахнувшим корицей напитком. Стивен вышел с кружкой и стаканчиком наружу, сел на скамью перед лугом и смотрел, как играют дети, пока солнце наконец не село и все вокруг не залил белый свет луны.

Во Францию Стивен вернулся за день до окончания отпуска — он хотел побывать в Амьене, повидаться с Жанной. Перевод в штаб бригады отложили на две недели, которые ему предстояло скоротать на фронте со своей ротой. Стивен полагал, что возвращение на войну дастся ему легче, если он, прежде чем отправиться на квартиру, которую подыскал для него Грей, проведет ночь во Франции.

Амьенский вокзал представлялся ему теперь давно знакомым, словно бы историческим местом, хотя, посчитав на пальцах, Стивен с удивлением понял, что приезжает на него всего в третий раз. Первый приезд привел к последствиям чрезвычайным и непредвиденным, да и второй тоже, хоть и на иной манер. На этот раз Изабель здесь определенно не будет; возможно, не будет и никаких драм и иных превратностей судьбы. Во всяком случае, он на это надеялся.

Жанна решилась довериться ему, и Стивен был ей благодарен. Никакой нужды в нем она не испытывала, думал он, просто была женщиной великодушной и наделенной воображением, если, конечно, речь не шла всего лишь о жалости. Стивен затруднялся понять, какие чувства пробуждает он в людях, но даже если Жанна руководствовалась всего лишь состраданием к неотесанному солдату, воротить от нее нос он не станет. Женщиной она была доброй. Непонятно, думал Стивен, почему она так и не вышла замуж: ей сейчас лет тридцать восемь-тридцать девять, возраст, в котором детей заводить уже почти поздно.

Высадившись в Булони, он послал ей телеграмму и дождался ответа. Она будет рада встретиться с ним этим вечером, сообщила Жанна, в любое время.

Он прошелся по городу со своим громоздким армейским саквояжем. На нем была одна из новых, купленных в Лондоне рубашек, чистое белье. Насколько мог судить Стивен, донимавшие его вши погибли в пламени костра, на котором он сжег в Норфолке свою старую одежду. Вернувшись оттуда в Лондон, он зашел в парикмахерскую на Ливерпуль-стрит и попросил сбрить ему усы. Он начинал ощущать себя едва ли не тем молодым человеком, которому предстоит вот-вот появиться на бульваре дю Канж.

Он пересек площадь с кафе, где в прошлый раз встретил Жанну, и направился к маленькому дому, который она делила с Изабель. Позвонил. И, ожидая ответа, попытался припомнить облик Жанны, но безуспешно.

— Входите, месье. — Жанна протянула ему руку.

Стивен снова вступил в маленькую прихожую, на этот раз она показалась ему освещенной немного ярче. Жанна отворила дверь направо, в гостиную. Поблескивающий деревянный пол, круглый стол с букетом фрезий в стеклянной вазе. Два кресла по сторонам облицованного мрамором камина.

— Устали с дороги?

— Нет, нисколько. Чувствую себя превосходно.

Стивен сел в указанное Жанной кресло, взглянул не нее. Он помнил четкие черты ее лица, бледную кожу, и теперь они внушали ему ощущение покоя. В разрезе ее глаз, в повороте головы время от времени проглядывала Изабель, что-то от ее порывистости, преобразованной и усмиренной уравновешенностью Жанны.

Она сказала:

— Изабель говорила мне, что вы часто разглядываете людей.

Стивен извинился.

— Проведенные в грязи годы стоили мне приличных манер. — Он был доволен, что имя Изабель прозвучало так рано. По крайней мере, в дальнейшем можно будет обойтись без него. — Какие-нибудь новости о ней?