Никем не замеченный, иллюзионист спокойно вышел из цирка и направился в глубь парка. Приняв новое обличье, он вернется сюда под покровом ночи, станет для разнообразия одним из зрителей и найдет себе удобное место, откуда будет наблюдать заключительную часть своего представления.

Семьи, группы друзей, парочки, дети медленно входили в шатер, находили места на трибунах и в ложе, постепенно превращаясь в нечто, называемое публикой, — в то, что очень сильно отличается от составляющих.

Метаморфозы…

Кара остановила охранника.

— Не знаете ли, когда вернется мистер Кадески? Это очень важно.

Нет, он не знал этого, как не знали и двое других охранников.

Кара снова взглянула на часы. На сердце у нее было неспокойно. Она снова представила себе, как ее мать, лежа в своей палате, озирается и гадает, где же ее дочь. Кара чуть не плакала от огорчения. Зная, что должна остаться здесь и сделать все, чтобы остановить Вейра, она в то же время отчаянно стремилась оказаться сейчас возле матери.

Кара снова повернулась лицом к арене. Актеры в жутких масках из комедии дель арте дожидались своего выхода. Дети, пришедшие сюда с родителями, тоже надели маски с курносыми носами или с клювами и нетерпеливо глазели по сторонам. Некоторым, однако, было не по себе. Маски и странные декорации, вероятно, напоминали им сцены из фильма ужасов. Кара любила выступать перед детьми, хотя знала, что с ними надо вести себя очень осторожно: мир детей отличается от мира взрослых, поэтому иллюзионист может легко нарушить их хрупкое душевное равновесие. На детских представлениях Кара исполняла только смешные иллюзии, а по окончании часто собирала детей вокруг себя, чтобы поболтать.

Сейчас Каре передавалось радостное оживление публики, и у нее вспотели ладони, словно ей самой предстояло выйти на сцену. О, что бы она только ни отдала за возможность находиться сейчас за кулисами и с легким волнением смотреть, как стрелка часов подбирается к началу представления. В мире нет ничего лучше этого ощущения.

Кара горько засмеялась. Ведь она и так уже в «Сирк фантастик», но только в роли курьера.

«Готова ли я выступать здесь?» — думала Кара. Несмотря на слова Дэвида Бальзака, Каре иногда казалось, что она готова. По крайней мере не меньше, чем Гарри Гудини в начале своей карьеры, когда на его представлениях из зала исчезали только зрители, со скукой наблюдавшие, как он проваливает простейшие номера. А Роберт-Удэн на своих первых выступлениях так волновался, что вместо престидижитации предлагал публике представление с заводными куклами — вроде механического турка, играющего в шахматы.

Но когда Кара смотрела за сцену, где толпились сотни исполнителей, с детства посвятивших себя цирку, в ее голове вновь звучали слова Бальзака: «Рано, рано, рано…» Эти слова не только огорчали, но и утешали ее. «Он прав, — наконец решила она. — Он же учитель, а я ученица. Следует доверять его мнению. Еще год или два стоит подождать».

А как быть с матерью?

Возможно, та сидит сейчас в кровати и болтает с Джейнин, спрашивая, где ее дочь — дочь, оставившая ее в самый нужный момент.

Появившаяся наверху помощница Кадески подозвала Кару к себе.

Пришел Кадески? О, пожалуйста…

— Мистер Кадески только что звонил. Он сейчас дает радиоинтервью, но скоро будет. Вон его ложа. Может, подождете там?

Кара уныло кивнула и прошла на указанное ей место. Как она видела, магическая трансформация уже свершилась — все места были заняты: мужчины, женщины и дети превратились в публику.

Бам!

Услышав гулкий удар в барабан, Кара вздрогнула.

Свет в зале погас, стало совершенно темно, только возле выходов светились красные огоньки.

Бам!

Публика затихла.

Бам, бам, бам…

Барабанный бой вторил стуку сердец.

Бам, бам…

Ослепительный луч выхватил в самом центре арены фигуру Арлекина в черно-белом клетчатом трико и в характерной полумаске. Подняв высоко в воздух свой скипетр, Арлекин с загадочным видом озирался по сторонам.

Бам…

Сделав шаг вперед, он начал обходить арену, за ним следовала процессия исполнителей, символизирующих персонажей комедии дель арте — духов, фей, принцев и принцесс, колдунов. Одни шли обычным шагом, другие двигались в танце, третьи медленно кувыркались, словно гимнасты под водой, четвертые — на высоких ходулях — перемещались очень грациозно, пятые восседали на колесницах, украшенных перьями, кружевами и крошечными сияющими огоньками.

И все придерживались ритма, заданного барабаном.

Бам, бам…

Лица, закрытые масками, лица, раскрашенные черной, белой, серебряной или золотой краской. Руки, жонглирующие светящимися шарами, руки, сжимающие свечи или фонари, руки, разбрасывающие в разные стороны белое как снег конфетти.

Величественно, весело, гротескно.

Бам…

Средневековый и одновременно футуристический парад производил гипнотическое воздействие. То, что происходило вне шатра, уже не имело никакого значения. Здесь забывали всё, что знали о жизни, о человеческой природе, о законах физики. Сердце билось не в обычном ритме, а в четком ритме барабана; душа больше не принадлежала вам: она присоединялась к фантастическому параду, входящему в мир иллюзии.

А теперь, почтеннейшая публика, мы переходим к заключительной части нашего представления.

Пора предложить вам нашу самую знаменитую — и самую неоднозначную — иллюзию, вариацию печально известного «Пылающего зеркала».

В эти выходные вы увидели иллюзии, созданные такими мастерами, как Гарри Гудини, П. Т. Селбит и Говард Терстон. Но даже они не пытались исполнять такой номер, как «Пылающее зеркало».

Наш исполнитель окружен языками пламени, неумолимо к нему приближающимися, а единственный путь к спасению ведет через крошечную дверь, которую загораживает стена огня.

Хотя, разумеется, эта дверь может и не открыться.

Возможно, это всего лишь иллюзия.

Должен предупредить вас, почтеннейшая публика, что последняя попытка исполнить этот трюк закончилась трагедией.

Я это точно знаю, потому что сам там был.

Поэтому, будьте добры, ради вашего же блага, оглядитесь по сторонам и решите, что вы станете делать, если несчастье все же случится…

Но нет, для этого уже слишком поздно. Вероятно, единственное, что вам осталось, — это молиться.

* * *

Вернувшись в Центральный парк, Мальэрик встал под деревом метрах в пятидесяти от сверкающей белой палатки «Сирк фантастик».