Наконец ритуал погребения проведен. Когда похоронная процессия проходит по улицам Праги, образуется небольшая толпа: в ней можно увидеть папского легата, посла Испании, посла короля Франции, венгерского магната, посланника Фердинанда, эрцгерцога Тирольского, брата Максимилиана, затем – князья империи, посланники из Австрии, Шлезии и Моравии, духовные и светские лица, кроме того, множество кавалеров, епископов, аббатов и иезуитов, прибывших отовсюду в большом количестве.

Катафалк, на котором установлен саркофаг, сделан из узловатого дерева цвета тьмы; темно-красный с позолоченным фоном саван, ярко сверкают на нем шесть императорских гербов. За гробом идет Рудольф, лицо его бледно. Он одет в черный плащ до пят, рука нервно сжимает рукоять меча. За ним следуют братья Маттиас и Максимилиан, тоже закутанные в плащи и вооруженные мечами; затем – папский легат в широкополой шляпе, с которой свисают крупные кисточки; руки, согретые расшитыми жемчугом перчатками, несут большую белую свечу. Имперские князья, завершающие похоронную процессию, тоже несут свечи, они отмечают путь светящимися точками. Время от времени кто-то проливает слезу, которую тут же смывает дождь. Кто-то в темной толпе держит на руках Священную корону Австрии, Венгрии и других земель империи; дрожа, сверкают камни, подобные зимней ночи. За проходящими людьми следует другая процессия: лошади. Впереди всех – боевой скакун Максимилиана, покрытый траурной, черной попоной с императорским гербом. Затем – конь империи, украшенный больше остальных, окруженный знаменами и штандартами; наконец, берберы Шлезии, Испании Тироля и Франции. Кажется, все идут с прикрытыми глазами неуверенным шагом и с прижатыми ушами, словно желая внести свой вклад в траур.

Похоронная процессия достигает церкви Святого Иакова в ста ром городе Праги, которая находится сразу за ратушей. Катафалк пересекает улицу между двумя магазинами при мастерских, место куда с давних времен стекаются пилигримы, чтобы почтить реликвию тела святого Хризостома. Однако внезапно кто-то, чтобы смутить народ, бросает в горюющую толпу монеты. Задуманное удалось: громко крича, плебс устремляется за монетами, возникает потасовка. Солдаты из эскорта бегут в боковые улочки для усиления головы процессии; драка и звон оружия вызывают тревогу.

– Предательство! Предательство! Как в Антверпене! – кричат зрители, наблюдающие за происходящим из окон, с водосточных желобов и карнизов. Они вспоминают резню католиков на протестантской земле.

Несущие гроб впадают в панику, катафалк качается, тленные кости Максимилиана вот-вот упадут на землю. Тех, кто устоял, охватывают дурные предчувствия: из-под саркофага выходит огромная отвратительная свинья. Носильщики пытаются прогнать ее факелами, но тщетно; и все бегут в смертельном страхе, убежденные в том, что это явление дьявола, а животное тем временем исчезает так же быстро, как и появилось.

Бледный и дрожащий, возле саркофага остался один Рудольф. Все покинули его, молодой человек хочет вынуть из ножен меч, однако один из придворных, вероятно, призрак, взявшийся неизвестно откуда, берет его за руку и мешает ему применить оружие. Оборачиваясь, Рудольф никого не обнаруживает, каждый миг он ждет предательского удара ножом. И только теперь на помощь ему приходят несколько конных лучников.

Обезумев, носятся участники похоронной процессии по переулкам, покрытым снегом и грязью. На улицах начинается безостановочная потасовка: безумие грозит поглотить Прагу, всплывает ненависть народа к клиру, всех облаченных в духовные одежды травят, словно собак. Все бегут, и быстрее всех епископы, аббаты и иезуиты. Они прыгают с мостов в ледяную воду реки, прячутся в домах, подвалах; владельцы домов находят их, отвешивают пощечины, гонят прочь пинками. Декан Градчан падает в подвал и ломает себе ногу, на него падают два каноника и два аббата, которых тут же прогоняет хозяйка дома ударами палки. Один находит убежище в кабаке неподалеку, однако его с руганью выгоняют. Во всеобщем безумии все натыкаются друг на друга, падают, кого-то утаскивают прочь, перемазывают грязью и экскрементами лошадей, убивают.

– Предатели закрепили свою сеть повсюду, – рассказывал Симонис. – Безумие в тогдашней Праге было ядом, который они влили в тело империи. То была генеральная репетиция случившегося потом. И то был знак проклятия, которое они выпустили на Максимилиана…

На улицах Праги духовные лица, будто обезумев, снимали с себя одежду, чтобы бежать быстрее, и полуголыми пытались спастись от протестантов. Приор монастыря нашей дорогой бабушки умирает от удара алебардой в лицо, венского иезуита обнаруживают с проломленным черепом.

Ужасно испачканный, в порванной на клочки одежде, епископ Ельмуцкий вбегает в лавку и на коленях умоляет хозяйку не выдавать его, он даже предлагает ей сотню гульденов, но та выгоняет его пинками. Солдат нападает на епископа Венского, крадет у него богатый, украшенный драгоценными камнями и жемчугом посох, до крови избивает его слугу, в то время как епископ бросает на произвол судьбы священное епископское облачение и пускается наутек. Даже архиепископ Пражский, который прежде и ходил-то с трудом, бежит, словно заяц.

Проходит более двух часов до воцарения порядка. Беглецы медленно выходят на улицы и вновь образуют небольшую процессию за катафалком Максимилиана. Однако этот эскорт грязен, оборван, дрожит, посерел, словно свинцовое небо над городом. На плечах идущих за гробом уже не покоятся драгоценные столы, на руках уже нет вышитых жемчугом перчаток, расшитые золотом и серебром береты лежат, затоптанные в грязь, или же в карманах шакалов. Духовенство уменьшилось наполовину, певцы исчезли, процессия продвигается вперед в глубоком молчании. Некоторые хромают, большинство испуганно озирается по сторонам; никто не отваживается прокомментировать пережитый только что позор; каждый тщетно вопрошает себя, что вызвало этот ад и почему он закончился так же внезапно, как и начался. Проповедь в церкви Вита в Градчанах длится всего полчаса. После мессы юный Рудольф идет к алтарю, чтобы возложить милостыню, в руках он торжественно держит большую белую свечу.

Все взгляды устремлены на него, все ждут ответа. Какой же глубокий след могли оставить в его душе события в Регенсбурге и Праге? Народ, с надеждой глядящий на него, еще не знает об этом, однако пережитый кошмар нанес его душе, уже похищенной врагами его отца, последний удар: отныне он будет Рудольфом Мизантропом, Рудольфом Безумным, Рудольфом Сумасшедшим.

– После первых лет правления, – декламировал Симонис, – все поняли, что дух его окутан мраком. Он одержим магией и алхимией, его мучают кошмары и страхи. Со временем Рудольф все чаще закрывался в тайных комнатах для занятий чернокнижием, впал в зависимость от самых низших своих слуг. И это место, Нойгебау, он замарал своими несбыточными фантазиями.

– Значит, правда, что в Месте Без Имени был алхимический кабинет?

Симонис подтвердил.

– Рудольф был безумен, однако, прежде всего, и для императора это беда, он был трагикомической фигурой. В юности он повидал слишком много ужасного. Поэтому предпочитал проводить вечера за тем, что изучал влияние планет, вместо того, чтобы пользоваться своим зрением и обо всем судить самому.