Дженни, уже вставив в замок ключ, обернулась к нему и сказала:

— Так давайте встретимся еще раз.

— Может быть, завтра вечером? — сказал, напрочь забыв о Топпингах, Габриэль.

— Когда хотите, — ответила Дженни. Во всяком случае, Габриэль решил, что ответила она именно так, — наверняка сказать было трудно, потому что говорила Дженни, уже прижав губы к его губам. Он провел ладонями по ее спине и, спустившись до бедер, прижал Дженни к себе.

И тут заметил краешком глаза мужчину, смотревшего на них с другой стороны улицы. Габриэль прошептал ей на ухо:

— Вы не попросите Тони выйти на секунду?

— Зачем? Опять тот мужчина?

— Чшш. Просто попросите его выйти.

Ожидая Тони, Габриэль старался вести себя так, чтобы соглядатай не понял, что его засекли. Смотрел на закрытую дверь, поглядывал на часы, притопывал ногами, словно пытаясь согреть их, В общем, делал вид, будто ждет кого-то. Наконец Тони высунул голову наружу.

— Тут один тип следит за домом, — сказал Габриэль. — За Дженни. Давайте изловим его. Это все тот же, вчерашний.

— Понял. Давайте.

Когда они стали перебегать улицу, тип выскочил из теней и дал стрекача. Однако в Тони еще сохранилось много чего от бегуна на 400 метров, и на углу Драйден-авеню он беглеца сграбастал. Через несколько секунд подбежал и Габриэль, и они прижали незнакомца спиной к фонарному столбу.

— Ты что тут делал? — спросил Тони.

— Ничего. Я просто…

— Ваше имя? — спросил Габриэль.

— Джейсон.

— Так я и думал. Это не игра. Как бы вас ни звали на самом деле, это не игра. Миранды, девушки, которая вам нужна, не существует.

— Я знаю.

— На самом деле Миранда — старый мужчина. Даже не женщина.

— Как скажете.

— Сунешься сюда еще раз — я тебе голову, на хер, отшибу, — пообещал Тони.

— Вернитесь в реальный мир, — посоветовал Габриэль. — И держитесь за него покрепче, мать вашу.

— Простите. Я больше не приду, обещаю.

— Да уж лучше не приходи, на хер, — сказал Тони.

— И плюньте вы на игру, — сказал Габриэль. — Выбросьте ее, к чертям, на помойку. Нет никакой Миранды.

Они отпустили пленника, и тот побежал к станции. Тони с Габриэлем пошли по Купер-роуд назад, к дому.

— А вы-то чего возвращаетесь? — спросил Тони.

— Да просто… Я… Вообще говоря, не знаю.

— Небось, хотите еще разок мою сестру поцеловать, а?

— Наверное, — признал Габриэль.

— Ладно, но только в дом я вас не впущу, приятель.

— Да я и не хочу входить в дом, — ответил Габриэль. — Просто хочу еще раз поцеловать вашу сестру.

— Ну тогда валяйте, — сказал, входя в дом, Тони. — Сейчас я ее пришлю.

I

В первые утренние часы холод ушел из столицы. В 2.30 на дневном спектакле театра «Ройал», что на Хеймаркет, зрители в партере уже вовсю обмахивались программками; под ними, в туннелях линии «Бейкерлу», направлявшиеся от вокзала Чаринг-Кросс по магазинам пассажиры оттягивали от шей воротники ставших ненужными пальто. Повара китайских ресторанов на Куинсуэй отирали рукавами лбы, чтобы пот не капал на морковь, которую они нарезали кубиками, готовя блюда на вечер; мозаики возвышавшейся близ Риджентс-парка мечети покрылись испариной, окна мастерской последнего в Талс-Хилле портного, все еще шившего костюмы на заказ, запотели. В спертом воздухе первых этажей универсальных магазинов Оксфорд-стрит неподвижно висели крошечные капли распыленных духов; покупатели, прижимая к животам перекинутые через руку пальто, проталкивались сквозь толпу таких же, как они, несчастных, оставляя без внимания груды шарфов и теплых перчаток — эмблем прошлых рождественских праздников.

В десять утра Роджер и Аманда Мальпассе покинули свой чилтернский дом и покатили в Лондон, где их ожидал вечер у Топпингов. Аманда решила, что успеет пройтись по магазинам, купить все, что еще не купила к Рождеству, и у нее все равно останется время на парикмахерскую. Она заранее заказала на время ланча столик в одном из итальянских ресторанов Фулем-роуд, до которого было рукой подать от их квартиры на Роланд-Гарденз и которым вот уже двадцать лет заправляла одна и та же семья.

Роджеру не хотелось покидать сельские просторы в субботу, так как проводил он этот день по давно заведенному, вошедшему в привычку распорядку. Утренняя прогулка с собаками, два часа усердного труда в огороде, парная игра в теннис на привычном к любой погоде соседском корте — все это оправдывало заработанную честным трудом жажду, которую образцово удовлетворяли пиво, джин с тоником и полбутылки бургундского — именно в этом порядке. После полудня он любил сидеть у себя в «гнездышке» и слушать по радио футбольного комментатора — ноги лежат на софе, один из псов похрапывает у камина, вокруг разбросаны по полу разноцветные, вполне бессмысленные газеты. Часа в четыре веки его смыкались, а в пять Аманда обычно приносила чай.

Аманда же, напротив, пользовалась любой возможностью съездить в Лондон. В их построенном из красного кирпича многоквартирном доме, между Бромптон-роуд и Честер-роуд, в магазинчиках, музеях и кафе Аманде все еще удавалось воскрешать беспечность ее молодости; она шла по Бречин-плейс или Дрейтон-гарденс и представляла себе, что ей снова двадцать три. Труда это не составляло — изменилось здесь совсем не многое — да и настроения не портило, поскольку возврата прежних страстных романов, прежней усталости она отнюдь не желала. Что нет, то нет.

— Только не пей слишком много, Роджер, — сказала она за ланчем, разламывая хлебную палочку и отпивая глоток аперитива. — Я не хочу, чтобы сегодня у Топпингов ты набрался и учинил скандал.

— Когда это я его учинял? — отозвался Роджер.

В полдень к дому Софи Топпинг в Норд-парке подъехал мебельный фургон. Сначала рабочие вынесли из гостиной второго этажа всю мебель, а затем притащили и расставили на первом несколько столов, достаточно длинных, чтобы за ними разместилось тридцать четыре гостя. Обычная обстановка отправлялась на склад, откуда завтра возвратится домой. Софи была совершенно уверена, что мебель проведет ближайшую ночь не в складском помещении, а все в том же фургоне, однако опасений ей это не внушало: вернется все в целости и сохранности — и ладно.

Чтобы окончательно решить, кто где будет сидеть, она потратила часа два. Софи всегда разрывалась между необходимостью усадить двух людей, о которых известно, что они не ладят, как можно дальше друг от друга и злорадным желанием поместить их бок о бок; то же самое относилось к мужчинам и женщинам, которые «торчали», как выражался Ланс, друг от дружки. Один из способов разрешения этой дилеммы был таким: взять да и перетасовать гостей в середине вечера — так, чтобы те, кто занимал места тихие и спокойные, оказались на неспокойных, и наоборот; однако с какого из способов рассаживания лучше начать? Рассудительность подсказывала, что вначале следует разместить тех, от кого можно ждать неприятностей, поближе друг к другу, тогда в середине вечера они, распалившись гневом или похотью, переберутся на места поспокойнее, унеся с собой накопленный пыл… Но Софи рассудительной не была, ею владели и гордость за Ланса, и лукавство, и честолюбие — сразу всё, поэтому она решила поначалу рассадить бок о бок гостей уравновешенных — в надежде, что это позволит завершить ее прием на ноте высокого накала страстей. А тут еще — ровно двадцать четыре часа назад — позвонил футболист Боровски, сообщивший, что он приведет с собой подружку, русскую по имени Оля, и Софи пришлось в панике искать мужчину, который согласится прийти к ней в дом, получив приглашение чуть ли не в последнюю минуту. Выбор ее пал на человека, с которым она познакомилась на литературном вечере, посвященном сбору средств на выпуск «говорящих» книг для слепых: им был Патрик Уоррендер, журналист, джентльмен, судя по всему, культурный. Однако едва она заручилась согласием Патрика, как позвонил школьный учитель, Рэдли Грейвс, и сказал, что у него грипп и потому прийти он не сможет. И Софи решила оставить число гостей нечетным.