Дни превращались в недели. Скот жирел, кожа быков стала гладкой и тугой. Катрина посадила небольшой огород и снимала урожай. Пришло Рождество, и Катрина испекла пирог. Шон подарил ей каросс из шкур обезьян, который в тайне изготовил Мбежане. Катрина подарила ему сшитые вручную рубашки с вышитыми на карманах его инициалами и чуть смягчила свои правила.

Затем, когда наступил Новый год и Шон за шесть недель не убил ни одного слона, пришла делегация во главе с Мбежане. Вопрос, который задал Мбежане, хотя и тактично сформулированный, сводился к следующему: мы пришли сюда охотиться или нет? Лагерь свернули, снова двинулись на север, и напряжение наконец начало сказываться на Шоне. Он пытался снять его долгими днями охоты, но это не помогало; к тому же условия для охоты были скверные, и это усиливало его раздражение. В некоторых местах трава поднималась выше головы всадника, и при проходе через нее ее острые листья резали кожу. Но хуже всего были семена этой травы – длиной в полдюйма и острые, с зазубринами, как наконечник стрелы, они быстро проникали под одежду и впивались в кожу. В жарком влажном климате небольшие ранки за несколько часов начинали гноиться. Еще досаждали мухи. Гиппопотамовы мухи, зеленоглавые мухи, песчаные мухи – всех их объединяло одно: они жалили. Их любимым местом была нежная кожа за ушами. Они заползали неощутимо легко и вонзали свои раскаленные жала. Всегда промокший, иногда от пота, иногда от дождя, Шон преследовал стада слонов.

Он слышал их шаги в траве, видел тучи птиц, склевывающих с их спин насекомых, но ему редко удавалось выстрелить. А если стрелял, то оказывался в центре вихря несущихся тел. Иногда они догоняли стадо, оказывались совсем рядом, но тут Шон терял всякий интерес к охоте, и все возвращались в лагерь. Шон не мог надолго уходить от него.

Он был несчастен, его слуги были несчастны, а Катрина весела, как птичка на рассвете. У нее был мужчина, она владела большим хозяйством, которым уверенно управляла, и, так как она была молода и чувства ее не были еще так обострены, как у Шона, физически она была вполне удовлетворена. Шон строго придерживался ее правил, и их вечера в фургоне заканчивались тем, что она со вздохом вздрагивала и сладко засыпала, а Шона изнутри сжигал дьявол. Единственный, кому мог пожаловаться Шон, был Воришка. Он лежал, уткнувшись носом Шону под мышку, довольствовался своей долей одеяла и тихо слушал.

Зулусы видели, что что-то неладно, но не понимали причины. Они, конечно, не судачили об этом, но когда один из них недоуменно разводил руками, все остальные понимали его. Мбежане ближе всего подошел к тому, чтобы выразить это словами. Шон как раз пребывал в дурном настроении. Дело было в потерянном топоре и в том, кто в этом виноват. Шон выстроил зулусов и выразил сомнения в их происхождении, нынешних достоинствах и перспективах, потом в гневе ушел к себе в фургон. Наступило долгое молчание, и Хлуби предложил Мбежане свою табакерку.

Мбежане взял понюшку и сказал:

– Глуп жеребец, который не знает, как повалить ограду.

– Верно, верно, – подхватили все остальные, и на этом обсуждение закончилось.

Неделю спустя они достигли реки Саби. Сине-серые горы возвышались далеко на горизонте, и река была коричневой и полноводной.

Следующее утро выдалось свежим и прохладным после ночного дождя. В лагере пахло древесным дымом, скотом и дикой мимозой. Из страусового яйца – их Мбежане нашел накануне – Катрина зажарила омлет размером с супницу. Омлет был приправлен мускатным орехом и грибами, желтыми и плотными. Затем лепешки с диким медом, кофе и сигара для Шона.

– Уходишь сегодня? – спросила Катрина.

– Пуф, пуф! Хочешь, чтобы я ушел?

– Ты целую неделю не оставался в лагере.

– Так не уходить?

Катрина встала и стала быстро собирать посуду со стола.

– Ты все равно не найдешь слонов, ты уже очень давно ничего не находил.

– Мне остался? Хочешь?

– День такой чудесный…

Она знаком велела Кандле унести тарелки.

– Если хочешь, чтобы я остался, попроси.

– Мы могли бы сходить по грибы.

– Скажи, – требовал Шон.

– Ну ладно… останься, пожалуйста!

– Мбежане, расседлай лошадь. Она мне не понадобится.

Катрина рассмеялась. Она побежала в свой фургон, юбки развевались вокруг ее ног. Кликнула собак. Вернулась в шляпке и с корзиной в руках. Собаки толпились вокруг них, прыгали, лаяли.

– Вперед!.. искать! – приказал им Шон, и они побежали вперед, иногда с лаем возвращаясь и гоняясь друг за другом. Шон и Катрина шли, взявшись за руки. Поля шляпки отбрасывали тень на лицо Катрины, но даже в тени ее глаза, когда она смотрела на него, были ярко-зелеными. Они срывали грибы, свежие, круглые и твердые, с коричневой, слегка липкой шляпкой, снизу пластинчатой, как женский веер.

Через час корзина заполнилась, и они остановились под деревом марула. Шон лег на спину, а Катрина сорвала травинку и щекотала ему лицо, пока он не поймал ее за руку и не прижал к груди. Собаки сидели кольцом, высунув розовые влажные языки, и наблюдали за ними.

– На Кейпе есть место, сразу за Паарлем, – сказала Катрина. – Над ним нависают горы, и там река… вода в ней такая чистая, что видно лежащую на дне рыбу. – Катрина прижималась ухом к груди Шона и слушала стук сердца. – Ты купишь мне там когда-нибудь ферму?

– Да, – ответил Шон.

– Мы построим дом с широкой верандой, а по воскресеньям будем с детьми ездить в церковь: девочки и малыши в коляске, а старшие мальчики рядом верхом.

– Сколько их будет? – спросил Шон. Он приподнял край шляпки и посмотрел на ее ухо. Очень красивое ухо, в солнечном свете Шон видел легкий пушок на мочке.

– О, много… в основном мальчики. Но будут и девочки.

– Десять? – предположил Шон.

– Больше, гораздо больше.

– Пятнадцать?

– Да, пятнадцать.

Они лежали и думали об этом. Шону число казалось достаточно круглым.

– И я разведу кур, мне нужно много кур.

– Хорошо, – сказал Шон.

– Ты не возражаешь?

– А почему я должен возражать?

– Некоторым куры не нравятся, – сказала Катрина. – Я рада, что ты не возражаешь. Я всегда их хотела.

Шон украдкой приблизил рот к ее уху, но она почувствовала его движение и села.

– Что ты делаешь?

– Вот что, – ответил Шон, обнимая ее.

– Нет, Шон, они смотрят.

И она показала на собак.

– Они поймут, – ответил Шон, и они долго молчали.

Неожиданно собаки возбужденно залаяли. Катрина села, а Шон повернул голову и увидел леопарда. Леопард стоял в пятидесяти ярдах от них на берегу реки на краю густых зарослей и смотрел на них, затянутый в тугое черно-золотое трико, изящный, длинный и поджарый. Потом он сорвался с места и побежал с поразительной скоростью, касаясь земли легко, как ласточка касается воды, когда пьет в полете. Собаки во главе с Воришкой всей сворой бросились за ним, бешено лая.