В документах КЦИ (Комитета цензуры иностранной) значится, что 31 декабря 1870 года И. М. Сеченов просил выдать «для собственного употребления» удержанные в КЦИ листы рукописи, которые высылались ему издателями. Резолюция: «Дозволяется. Ф. Тютчев». КЦИ обращался к вопросу о публикации книги 20 и 27 января 1871 года, Тютчев в представлении в Главное управление по делам печати просил разрешить: «Наша духовная цензура пропускала к обращению в публике сочинения геологические, в которых на основании веками рождающихся формаций также доказывалось происхождение человека различно от библейского указания». Первым напечатал «Происхождение человека» в сокращенном переводе журнал «Знание» в петербургской типографии В. Демакова, но 14 марта Ковалевский в отчаянии писал Дарвину, что книга запрещена. 24 марта КЦИ снова обсуждал вопрос, и благодаря Тютчеву работа была «дозволена в целости»; начались публикации в типографии А. Моригеровского («Происхождение человека и половой подбор», перевод под редакцией Г. Е. Благосветлова) и типографии К. Трубникова («Происхождение человека и подбор по отношению к полу», перевод под редакцией И. М. Сеченова). Но по распоряжению Главного управления по делам печати от 12 апреля выдача книги публике была приостановлена; Петербургский цензурный комитет возбудил в суде дело против трех типографий. В ноябре начальником ГУ по делам печати был назначен М. Н. Лонгинов, по слухам, намеревавшийся запретить издание; А. К. Толстой обратился к нему со знаменитым посланием:

Толстой также упомянул «наше всё» М. В. Ломоносова, по чьей инициативе в 1740 году вышла книга «Разговор о множестве миров», которую Священный синод признал «противной вере и нравственности»; ее тираж уничтожили. Лонгинов ответил стихами: запрещать не будет. 29 сентября 1872 года типографии Трубникова было позволено издание, на следующий год — переиздание. Но встретили книгу в штыки. В Англии скандал был вокруг «Происхождения видов», а «Происхождение человека» приняли спокойно. У нас наоборот. Почему? Ответ у Толстого:

Начало 1860-х годов было временем прогресса: реформы Александра II, демократизация общественной жизни. Но за десять лет многое случилось: Нечаев, «Земля и воля»; после подавления Польского восстания А. Березовский покушался на царя в 1865-м, Д. Каракозов — в 1866-м; началось ужесточение внутренней политики, боялись «нигилистов»[31], к которым причисляли ученых, писателей (Льва Толстого в частности) и вообще всех, кто как-то выбивался из общей массы. Также пугала Франция: Луи Наполеон, революция, Парижская коммуна — сплошные нигилисты. В обожавшей Дарвина Германии отношение к нему в 1870-е годы ухудшилось из-за «нигилистов» Бебеля и Либкнехта; в 1877-м на Конгрессе немецких ученых Р. Вирхов назвал «дарвинизм» «опасной фантазией индивидуалистов». (Дарвин жаловался австрийскому консулу в Лондоне К. фон Шерцеру: «Что за дурацкая идея утвердилась в Германии о связи между социализмом и эволюцией через естественный отбор».) Англии же было нечего бояться: активность чартистов она пережила, второй войны с Наполеоном не случилось, иностранные революционеры, наводнившие Лондон, хозяев не беспокоили, и те никак не связывали их с наукой. Похоже, всплески неприязни к науке совпадают с периодами общественных страхов: боимся всего непонятного и нового.

Как сами «нигилисты» относились к Дарвину? Маркс на него «опирался»? Был его «последователем»? Общение их свелось к двум письмам: Маркс просил прочесть «Капитал», потом хотел посвятить его Дарвину, в обоих случаях получил отказ. Дарвин честно признался, что не осилит толстую книгу по теме, в которой не смыслит, а читать «с пятого на десятое» он не мог. Маркс, видимо, мог, так как вычитал в «Происхождении видов» престранные вещи. Энгельсу: «Это гоббсова bellum omnium contra omnes, и напоминает Гегеля в "Феноменологии", где гражданское общество предстает как "духовное животное царство", тогда как у Дарвина животное царство выступает как гражданское общество». (Дарвин писал не о «войне всех против всех», а об экологических связях, и «гражданскому обществу» «животное царство» нигде не уподоблял.) Ф. Лассалю: «Очень значительна работа Дарвина, она годится мне как естественнонаучная основа понимания исторической борьбы классов». (По Дарвину, соперничают представители одного вида, разные — сотрудничают, так что «вывести» из его работ классовую борьбу никак невозможно; пожалуй, ближе к истине были европейские социалисты конца XIX века, видевшие в «Происхождении видов» «буржуазный» принцип lasse faire: все должно идти естественным порядком.) «Защищая» Дарвина от Маркса, обычно говорят: нельзя распространять его идеи на общество. На самом деле относить открытые им закономерности к обществу можно и нужно — физики объяснили, что это закономерности всего, — но делать это следует корректно, не вычитывая противоположное написанному.

Главного Маркс у Дарвина не понял, а то, что понял, — отверг. Энгельсу: «Очень хорошая книга П. Тремо "Происхождение и видоизменение человека и других существ". При всех недостатках она представляет собой весьма значительный прогресс по сравнению с Дарвином… Тремо… доказывает, что тип негра есть результат дегенерации более высокого типа». (Забавно, что отмену рабства в США, единственное социальное явление, которое можно прямо связать с работами Дарвина, доказавшего, что негры и белые произошли от одного предка, ни Маркс, ни кто-либо еще никогда с его именем не связывал.) Француз Пьер Тремо на самом деле не был идиотом, он выдвигал блестящие идеи об экологии, но Маркс и его истолковал как хотел: так сообразительный, но некомпетентный человек, прочтя об энтропии, сделает вывод, что разбрасывание грязных носков есть физический закон, а посему собирать и стирать носки не надо.

Русские марксисты отвергли все дарвиновские открытия: дивергенцию, постепенность развития, естественный отбор. Плеханова параллели между его учителем и Дарвином оскорбили: «механистический материализм Дарвина» не имел ничего общего с «диалектическим материализмом Маркса». Что касается Ленина, он констатировал факт, что «Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, "богом созданные" и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву», и на сем потерял к нему интерес.