Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С трудом растолкал людей. Каждому дал по таблетке. Нет, не такой, как сам выпил. Нам ещё массовых галлюцинаций не хватало. Стимуляторы. Они приводили их в чувство. Огня не разводили, пожевали ледяного сухпая, запивая студёной водой из ручья.
Двое наших товарищей так и не проснулись, как мы их ни тормошили. Только когда сами проснулись окончательно, поняли, что они никогда не проснутся. Отнесли их в яму, завалили валежником. Могилу копать не было ни сил, ни времени. Гонка возобновилась.
В этот день нам повезло меньше. При пересечении дороги нарвались на мотоциклистов. Мотоцикл был один, немцев – двое, но с пулемётом. Он вылетел на нас на высокой скорости из-за изгиба дороги. В первое мгновение охренели и мы, и они. А потом обе стороны стали палить друг в друга. Секунд тридцать. Немцев изрешетили, но и сами понесли потери – один убит, трое ранены. Один из троих – Вилли. Пуля пробила ему бедро навылет. Один боец ранен легко, после перевязки встал в строй, а вот со вторым сложнее. Как он так пулю схватил, что ноги отнялись?
– Оставь меня, командир! Тут вот, у лошади убитой и залягу. Руки-то у меня работают. Пулемёт с мотоцикла принесите и гранату дайте. Не дамся я им живым!
Бойцы притолкали изрешеченный мотоцикл, погрузив в него трупы и карабин мотоциклиста.
– Фельджандармы, – хмыкнул я, увидев нашейные бляхи, – забираем трофеи, что стоите?
За минуту трупы и мотоцикл распотрошили. Двое моих бойцов переобулись.
– И мои сапоги заберите, – попросил раненый, – они ещё нормальные. Можно починить. Мне уже ни к чему.
Тут ещё один боец разрядил свою мосинку, затвор выкинул в лес, патроны и обоймы из патронташа раздал товарищам. Взял немецкий карабин, стал распихивать патроны.
– И мне гранату. Лимонку. Ты прости, командир, я тоже остаюсь. Не хочу ночью без толку окочуриться. Я уже трижды ранен, шесть немцев упокоил, может, ещё свезёт. Всё одно не дойду я. Сил больше нет, а от таблеток твоих сердце болит. Прощайте, братья, не поминайте лихом. На, Вася, мешок мой. Там письмо жене. Она думает, что в плену я, сдался. Отправь письмо, пусть знает, что не сдался, не предатель я.
– Ладно, так и быть. Оставайтесь. Документы ваши где?
– Так, у немцев. Мы из плена.
– Не поминайте лихом, мужики!
– И вы нас. Удачной охоты вам, братцы! – сказал я и пошёл. Вот и ещё двоих не стало. Они обустраивались на повороте дороги. Трупы лошади, нашего погибшего товарища, двух немцев и мотоцикл стали им бруствером их пулемётной точки. Через полчаса мы услышали первые очереди, ещё через полчаса прозвучали несколько гранатных разрывов и перестрелка прекратилась.
– Это была хорошая охота, – прокомментировал я. И мы опять побежали.
Вот и место встречи, где нас должны ждать роты. Маленький лесной хутор у лесного озера. Три дома, несколько хозяйственных построек. Хутор выглядел покинутым, но следов боя не видно – дома целы, даже стёкла не выбиты.
Двое суток уже у нас на хвосте висят немцы. Они тоже шли пешком по нашим следам. Ни одна оставленная растяжка не сработала. Мы бежали, как бешеные мустанги, но они не отставали. И вот мы здесь. Но хутор пуст.
– Надо проверить, – сказал Леший, опуская трофейный бинокль.
– Но не ты. Бородач пойдёт. Он в гражданке. И я пойду. Дай мне одного «лешего». Остальные – здесь. Прикроете. Давай, Бородач. Обойди лесом, по дороге выйдешь. Оружие с собой можешь взять. А мы отсюда пойдём. Алёш, помоги эту надгробную плиту снять.
Леший помог мне выбраться из «доспеха», я надел «лешего», и мы пошли низинками, кустами к хутору. Потом – вдоль жердевых заборов, через стоящий в снегу чёрный бурьян, малинником.
– Стой, кто идёт? Стрелять буду!
Голос шёл откуда-то рядом, но сверху. Чердак! Я кивнул «лешему» на дальний угол дома.
– Человек идёт. Не стреляй! – ответил голос Родионыча.
– Вижу, что не собака. Оружие на землю положь. Клади, я сказал, стреляю!
– Ладно, ладно. Положил. Дальше что?
– Ты кто такой?
– Сначала сам представься.
– Ты что такой дерзкий?
О! Другой голос, с другого дома, но не сверху.
– Время такое, – голос Бородача нисколько не изменился, хотя второй оказался у него за спиной.
– Отвечай, кто такой?! Полицай?
– Обижаешь, товарищ боец. Лесник я. Александр Родионович Бородач. От медведя иду. Шило ищу.
– С чего ты взял, что шило твоё здесь?
– Тут товарищи меня ждать должны.
– Тут мы теперь. И как имена твоих товарищей?
– Я же сказал, от Медведя я иду. Шило ищу. Шило раньше у Ё-комбата было, потом у Медведя. Теперь здесь.
Молодец, дед. Ничего не забыл. Для чужих всё это звучит нелепицей, но свои должны понять.
– Погоди-ка, мужик. Спиваков, ты его хорошо видишь?
– Как пятиалтынный!
– Ну-ка, дед, с этого места поподробнее!
– Сначала сами представьтесь.
– Старший сержант Буркин. Вторая рота отдельного истребительного батальона. Где Медведь?
– Э-э, мил человек! Погодь! Ты меня проверил, теперь я тебя проверю. Гвоздь – командир первой роты?
– Нет. Шило на первой роте. Ну, как? Не поймал меня? А теперь продолжи песенку:
Хорошо живёт на свете Вини-Пух,
Оттого поёт он эти песни вслух.
И не важно, чем он занят,
Если…
– Если он худеть не станет, а он уже охудел и очень злой! – рявкнул я (правда, в слове «худеть» заменил одну букву) почти на ухо сержанту, выхватывая его МП из его рук.
– Не наигрались в конспирацию, придурки? Мухой зови командование! Я – Медведь! И если не поторопишься – лицо обглодаю! У нас на хвосте немцы висят, мы неделю не жрамши, трое суток без сна, как зайцы, по лесам бегаем. Или ты бежишь за командиром, или я с тебя начну ужин.
Буркин побледнел, его ноги подкосились, но волшебный пендель под зад быстро привёл его в себя, придал направление и необходимое ускорение. Он вылетел на улицу, чуть не сбил с ног Бородача, и завопил:
– Спиваков! Медведь! Они пришли! Сообщай!
Над крышей дома, на чердаке которого прятался Спиваков, взметнулась жердь с привязанным красным флажком. Над опушкой леса, над деревьями – ещё один.
– Они скоро будут! – радостно сообщил Буркин. – Мы уже давно ждём. Так вы и есть Медведь?
– Нет, блин, домовёнок Кузя я, – ответил я ему, поднёс рацию ко рту: – Леший, это свои.
– Я уже понял. Мы идём.
– Это рация? Такая маленькая? Откуда?
– Из пещеры Аладдина. Трофеи.