Ты только глянь!..

О Апокалипсис

Всея Москвы!..

Толпа, оскалившись.

Крушит замки!..

Даешь билетики!..

А им в ответ:

«Билетов нетути,

Физкультпривет».

Такое скопление людей я видел только трижды в жизни: во время студенческих волнений в Гринвич-Виллидж, на фресках Сикейроса и в фильмах Бондарчука…

Очкарик в свитере,

Второй Кювье, —

О, как вам свистнули

По голове!..

Лоллобриджидочка,

Чернявый бес, —

Вы были в джинсиках,

 А стали — без!..

Филолог с Запада,

Заморский гость, —

Где ваши запонки,

А также трость?..

Знаменитости стояли особняком. Банионис кричал: «Я — Гойя!» Ему не верили. Все знали, что Гойя — я…

Кассирша в ботиках

И в бигуди

Вопит: «О Господи,

Не погуби!»

Ату, лабазники!

Ату, рвачи!..

Как ваши блайзеры

Трещат в ночи!..

Пусть мир за стеночкой

Ревет в бреду!..

…Сижу, застенчивый,

В шестом ряду.

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Может, это прозвучит

Резко,

Может, это прозвучит

Дерзко,

Но в театры я хожу

Редко,

А Таганку не люблю

 С детства.

Вспоминается такой

Казус,

Вспоминается такой

Случай…

Подхожу я как-то раз

К кассе.

Эдак скромно, как простой

Слуцкий.

Говорю, преодолев

Робость, —

А народищу кругом —

Пропасть! —

Мол, поскольку это я,

Роберт,

То нельзя ли получить

Пропуск?..

А кассир у них точь-в-точь

Робот,

Смотрит так, что прямо дрожь

Сводит:

— Ну И что с того, что ты —

Роберт?

Тут до черта вас таких

Ходит.

Вот же, думаю себе,

Дурни!

А в толпе уже — глухой

Ропот!

Да сейчас любой олень

В тундре

Объяснит вам, кто такой

Роберт!

В мире нет еще такой

Стройки,

В мире нет еще такой

Плавки,

Чтоб я ей не посвятил

Строчки,

Чтоб я ей не посвятил

Главки…

Можно Лермонтова знать

Плохо,

Можно Фета пролистать

Вкратце.

Можно вовсе не читать

Блока,

Но всему же есть предел.

Братцы!..

Я хочу опять войти

В моду,

Я за ваш театр горой

Встану.

Если надо, я набью

Морду

Даже другу Бабаджа —

няну!

Я приду к нему, войду

Гордо,

Подойду к нему, скажу

Прямо:

«Я пришел набить тебе

Морду

За себя и за того

Парня!»

Это только я на вид

Бравый,

А внутри я — ого-го! —

Гневный,

Это только я на вид

Правый,

А внутри я глубоко

Левый.

…Но меня, чтоб я не стал

Драться,

Проводили до дверей

Группой…

Я Таганку не люблю.

 Братцы,

Нехороший там народ,

Грубый.

Вадим Жук

(р. 1947)

Предисловие автора

Три эти пародийнве пьески написаны в разные годы. «Мария» — в 1970-м, на излете «героической, советской драматургии, «Вера. — в 1982-м. в ее «чеховско-экологический» период, «Калгановна, или Трое мужчин в исподнем» — отклик на появление современной драматургической чернухи.

В. Ж.

Мария

Полярный полдень. Тихо в поселке Смирном. Тихонько поскрипывают льдины. Лишь в палатке профорга экспедиции Марии Аверьяновны Паничевой мерцает слабый свет. Лежа на козлах, Мария вырезает себе аппендицит. Ей ассистирует только что приехавший из центра Ефрем Бабачев. Он держит зеркало.

Мария. Ты, Ефрем, держать будешь как надо или зайчиков пускать?

Ефрем. А не надо шуток мне, Мария. Вчера в крайкоме Гримасов ребром ладони вопрос поставил. Не будет льда — беда. Ты же умная женщина, Мария, должна понять: стране лед нужен — серебряное золото!

Мария. По старинке хозяйствуешь, Ефрем… По-дедовски. Задним умом вы там в крайкоме крепки.

Ефрем. Хозяйство у вас огромное, ресурсы неограниченные. Если не держать народ в кулаке…

Мария. Опоздал, Ефрем Фрегатыч! Нынче не удержишь народ в кулаке. Смеются люди, когда их в кулак пытаются зажать.

Смеются. А не таким ты был в войну, Ефрем, не таким.

Затемнение. В свете прожектора идут навстречу друг другу молодые Ефрем и Мария.

Мария. Ефрем!

Ефрем. Мария! Кончится война, Маша, — учиться пойду. Сначала в третий класс. Грамоту освою. Считать научусь До семнадцати. Большим человеком хочу стать!

Мария. Красивый ты, Ефреша, и мечта у тебя красивая. За мечту ты мне и люб.

Пролетает пуля.

Ефрем. Пулю пымал! Горячая.

Мария. Как чувство наше!

Снова наши дни.

Мария. Пулю эту сохранила я, Ефрем. Не меня обманул ты — мечту свою обманул. Отрезаю тебя, Ефрем Бабачев, лишний ты в жизни, как отросток этот, лишний.

Мария