Не успел он натянуть брюки, как тишину прорезала автоматная очередь. В мгновение ока Свиттерс вылетел за дверь и помчался на ходулях по залитой лунным светом дорожке – как был, в трусах. Тех, что с утятами.

В жилах его пело что-то на порядок ярче крови. Оно взбиралось вверх по позвоночнику, точно высокие ноты гимна, очищало легкие, дразнило и бодрило мускулы. Нет, строго говоря, это не сироп «Bay!»: ему чистоты недостает. По большей части то был добрый старый исходный, в стиле «ретро», адреналин, состряпанный в кухне под вывеской «сражайся или беги» в этом мозговом серпентарии. Но примесь сиропа «Bay!» в нем тоже была. Вздумай Свиттерс утверждать обратное, он бессовестно солгал бы.

Буквально через несколько шагов он столкнулся с Домино. Монахиня как раз бежала разбудить его.

– К воротам, – выдохнула она. – Они требуют открыть ворота.

– Ага, я даже отсюда слышу. Хотя французский у них – дерьмовый. – Он вновь ускорил шаг. – Должен признаться, впрочем, что ваш английский немногим лучше.

– Свиттерс!.. – Она изо всех сил старалась не отстать.

– Это ничего, родная. Вы просто переволновались.

Домино поглядела на него, как на безнадежного психа.

– Это серьезно! – закричала она.

– Ах, ну да, – согласился Свиттерс. Монахиня могла поклясться, что в голосе его прозвучали саркастические нотки – или по крайней мере шутливые.

К тому времени они уже достигли ворот. Все сестры, за исключением Красавицы-под-Маской, толпились там. Одна-две стискивали руки, очевидно, молясь про себя, однако все вели себя на удивление спокойно и сдержанно. По другую сторону толстой глинобитной стены какие-то чужаки на ломаном французском вопили, что оазис сей, дескать, – священный сад Аллаха, оскверняемый прислужницами великого западного сатаны.

– Ах, ну да, – снова пробормотал сквозь зубы Свиттерс. На сей раз в голосе его прозвучали усталость и скука смертная.

– Неверные! – через каждое слово вопили чужаки. Вновь загрохотали автоматные очереди. Свиттерс рявкнул на женщин, веля им спрятаться, хотя сознавал, что на данный момент пули рассекают воздух.

– Они пьяны, – прошептала Домино, скорчившись рядом с ним.

– Ага, но только не от арака. Помогите мне перебраться вон на те. – Он показал на ходули более длинные, что Пиппи хранила наготове у ворот.

– «Б-убийцы»? – предположила она, поддерживая ходули в вертикальном положении.

Свиттерс одобрительно ухмыльнулся ей и кивнул.

– Своего рода токсичный мед. Ослепляет человека и сводит его с ума.

– Вы смотрите там, поосторожнее.

Прислонившись к воротам всем телом и ходулями заодно, чтобы руки оставались свободны, Свиттерс открыл окошечко и глянул сверху вниз на чужаков; те, направив вверх автоматы, отошли на несколько шагов – рассмотреть его получше. Их оказалось только трое. А по голосам подумаешь, что больше. Одетые в хаки – в гражданскую дешевку, не в форму, – и с характерными красно-белыми головными повязками из тех, что словно сдернуты со стола в пригородной пиццерии. («Да они наш итальянский вечер ограбили!» – едва не крикнул он Пиппи), чужаки приехали в старом и потрепанном седане «пежо».

Свиттерс учтиво приветствовал их по-арабски; и трудно было сказать, что изумило чужаков больше, его язык (приветствие было пространное и цветистое, в лучших арабских традициях) или его пол. То, что луна освещала – а решетка обрамляла – усмешку, начиненную обломками пострадавших в битвах зубов, пару ярких, свиреп, гипн. зел. глаз и дуло очень даже многообещающего пистолета, удивления их, надо думать, нимало не убавило.

После продолжительного, довольно-таки потрясенного молчания чужаки загомонили все одновременно. Перейдя на арабский, один осведомился, что за мужчина станет жить в гнезде нечистых женщин; второй желал знать, что это чужеземец себе думает, разговаривая на языке великого Аллаха, а третий полюбопытствовал, готов ли Свиттерс к смерти.

На первый вопрос Свиттерс ответствовал: «Счастливчик из счастливчиков»; на второй: «Полагать, будто язык Господа – это арабский, такая же этноцентрическая чушь, как и верить, будто Иисус изъяснялся языком Библии короля Иакова;[202]а на последний: «Любой из живущих на земле, к сожалению, готов к смерти, но чертовски мало тех, кто готов к жизни». Свиттерс сам дивился своему красноречию: надо думать, он здорово навострился в подзабытом арабском, путешествуя вместе с курдами и бедуинами. Пока атакующие негромко переговаривались промеж себя, обсуждая его ответы, Свиттерс вновь вклинился и спросил, не расскажут ли они ему, например, анекдот.

Просьба озадачила чужаков – и распалила былую враждебность.

– Это тебе-то – анекдот? По-твоему, это смешно?

– Эй, а не написано ли, часом, в Коране, что врата рая широко распахнутся для того, кто умеет рассмешить своих спутников? – Свиттерс процитировал главу и стих: дескать, а ну, сверяйтесь, если хотите! – Я вот про себя подумывал, а вдруг вы, ребята, окажетесь в числе сих избранников Небес.

Чужаки оцепенели. Добрых три-четыре минуты они совещались друг с другом, то и дело почесывая автоматами свои куфии, – как если бы пытались вспомнить ключевые строки. Наконец старший из трех (всем им не было и тридцати) вышел вперед и возвестил:

– А Небесам глубоко плевать, рассмешим мы тебя или нет, потому что ты нам не спутник.

Что ж, своя логика в этом была; и Свиттерс об этом не умолчал.

– Да вы, парни, не такие тупицы, как мне показалось поначалу.

Как ни странно, это им даже польстило. Тогда, вновь сославшись на главу и стих, Свиттерс процитировал запрет Магомета касательно священнослужителей и поинтересовался, почему, при том, что в Коране ясно сказано: каждый человек должен говорить с Господу в одиночестве и самостоятельно, современный ислам породил такую авторитарную иерархию аятолл, имамов и мулл.

На сей раз чужаки консультировались недолго.

– Эти возвышенные светочи знания, на которых вы ссылаетесь, – сообщил делегат от группы, – никакие не священники, а ученые. – И он шагнул назад, очень собою довольный и уверенный, что последнее слово осталось за ним: он же не знал, что имеет дело со Свиттерсом!

И хотя Свиттерс понятия не имел, как сказать «семантика» по-арабски, тем не менее мысль свою он сформулировал.

– Они вольны называть себя учеными хоть до тех пор, пока рак на горе не свистнет, – отозвался он, – но то, что они выступают в роли священников, епископов и кардиналов, – это чистая правда, и вы об этом отлично знаете. Они – посредники между человеком и Аллахом.

Некоторое время все четверо спорили на эту тему, горячась и волнуясь и подначивая друг друга, но так ни к чему и не пришли. Наконец Свиттерс предложил: