Всюду были воины – крики, мечи, вопли, ножи, радостные возгласы, дым, кровь.

Дым рассеялся, шум прекратился.

Его осторожно – но не слишком – подняли на ноги. Восемь мертвых колдунов… толпа воинов – свободные меченосцы в килтах, водяные крысы в набедренных повязках, моряки… Томияно, Холийи и Малоли, даже несколько женщин. Все радостно кричали и смеялись. Ннанджи обнял его с ликующей улыбкой.

– Мы сделали это, брат! Мы уничтожили их целую кучу!

– Молодцы, – прошептал Уолли. – В самом деле, молодцы! – Однако он не думал, что его слышат.

Ннанджи услышал.

– На Башню !

– На башню! – подхватили радостные крики.

– Нет! – закричал Уолли. Он бросился к Ннанджи и снова задохнулся от боли. Башня наверняка была заминирована. Там должны были быть пушки, картечь, шрапнельные бомбы… – Вы не сможете захватить башню! Возвращайтесь на свои корабли! – О Боги! Как больно ему было говорить!

Вокруг поднялся недовольный ропот. Уолли бессильно оперся о Ннанджи.

– Возвращайтесь на корабли! – слабым голосом повторил он.

– Брат! – умоляюще сказал Ннанджи. – Мы победили. Мы должны закрепить нашу победу. Сутры…

В голове у него шумело – он не в состоянии был думать, и язык, казалось, заполнял собой весь рот.

– Я… седьмой… – пробормотал Уолли.

– Брат?

– Седьмой! – слабо повторил Уолли. У него подгибались колени. Завывал ветер…

Он был Седьмым. Что-то бормоча, они повернулись и пошли назад.

– Катанджи? – спросил Уолли. Мостовая под ногами тошнотворно раскачивалась, в ушах стоял невообразимы гул.

– Он возвращается. – Ннанджи начал тревожиться.

– Пострадавшие?

– Только Олигарро, брат. Ничего серьезного.

Казалось, начиналось землетрясение; пристань уходила из-под ног, словно на громадных волнах.

– У него маленькая круглая дырочка в плече, – откуда-то издалека послышался голос Ннанджи. – Думаю, с ним будет все в порядке, если туда не попала зараза.

Уолли должен был сказать что-то очень важное, если бы только вспомнить… У него подогнулись колени, и Мир закружился вокруг в сером ревущем тумане.

Он снова подумал об этом, когда его несли на «Сапфир», где он увидел еще одну груду мертвых колдунов. Его приказ только ранить, а не убивать, не слишком подействовал. Он попытался заговорить, сказать Ннанджи, чтобы тот собрал оружие. Если он и сумел что-то произнести, его слов никто не услышал.

Его уложили на крышку люка, и все исчезло.

Какое-то время он разглядывал пожарное ведро – может быть, лишь несколько минут, может быть, дольше. Он не осознавал, что какое-то время был без сознания… Он помнил, как они разрезали его наручники, расстегивали его перевязь, и осторожно укладывали его на крышку люка. Теперь он лежал там на боку, положив голову на колени Джии. Запоздавший шок? Вряд ли можно было ожидать, что подобное случится с героем. Он попытался повернуться, поморщился от боли и, изогнув шею, взглянул на нее. Точка зрения была довольно интересной, и он какое-то время удовлетворенно разглядывал Джию, ее лицо на фоне неба, самое прекрасное и определенно самое желанное лицо в Мире, золотисто-смуглое чудо на голубом фоне.

– От подобной улыбки мужчины сходят с ума, – сказал он. Улыбка стала шире, но она не ответила. – Что тебя так веселит?

Улыбка стала еще шире.

– Ничего, любовь моя – я просто счастлива.

Он снова попытался пошевелиться и застонал от боли.

– Не думаю, что тебе следует так улыбаться, когда я умираю. Видишь эту дыру в моей спине? Эти сломанные белые штуки – ребра. А вот те розовые – куски легких.

– У тебя в спине нет никакой дыры. – Мягкие, словно снежные хлопья, пальцы пробежали от его лопатки до основания ребер. – Несколько ссадин, вот и все. Еще шишка на голове. Брота говорит, что ни одна кость не сломана.

– Брота может лишь смотреть снаружи, – сказал Уолли. – Изнутри я чувствую себя, словно мешок с отбросами. – Он решил, что ее улыбка на пятьдесят процентов выражает облегчение, на пятьдесят процентов – подобна той улыбке, которой она иногда одаряла Виксини, и еще на пятьдесят процентов – выражает восторг. Все остальное наверняка выражало любовь. Чертовски прекрасная улыбка! И все же… – Что тебя все-таки так веселит, женщина?

Джия тихо засмеялась.

– У тебя появилась материнская метка. Я знаю, что еще сегодня утром ее не было.

Он выиграл очередное сражение – после последней битвы на его правом веке внезапно появилась отцовская метка воина, но левое оставалось пустым, что было уникальным для Мира.

– Расскажи, – сказал он, думая о том, во что превратил маленький бог репортера криминальной хроники.

Улыбка Джии стала шире.

– Это перо, любовь моя!

Конечно – знак писца. Или бог снова шутил над ним? Колдуны были намного больше чем писцами; они были также химиками, а новый лорд Шонсу представлял собой соединение прежнего Шонсу-воина и Уолли Смита-химика. Очень забавно, Коротышка! Я думал, ты обещал, что чудес не будет? Что подумают явившиеся на сбор воины, когда это увидят?

Колдовство как технология? Это требовало определенного осмысления.

Он уже думал о шпионских романах и детективах. Но здесь речь шла не о том, «кто это сделал», как в детективе, скорее, «как это сделано». Об этом говорили ему его глаза, говорил Катанджи, а он не обращал внимания.

Конечно, порох – один только запах подтверждал это. Что еще было в их распоряжении? Вероятно, немногое; Хонакура был прав, они были по большей частью шарлатанами. Что бы ни было причиной древней вражды между жрецами и писцами, воины были на стороне жрецов. Писцов изгнали из городов в горы. Защищаясь, они объявили о своих магических способностях и, вероятно, пускались на разные маленькие хитрости, типа ловкости рук, позволявшей украсть нож у моряка – что объясняло их длинные рукава и спрятанные в них ладони.

Ловкостью рук объяснялось и появление волшебной птицы. Томияно не открывал котел, поскольку держал его в руках. Колдун поднял крышку, и птица вылетела из его рукава. Достаточно положить птицу в темный карман, и она замрет. Все это вовсе не было, однако, бессмысленными фокусами. Голубь мог принести весть, но он мог быть и сигналом. Отсутствие вестей означало: «Пришлите помощь». Целью данного действа было выпустить голубя, и очень скоро после этого появились другие колдуны.

Горящие тряпки? Огни в лесу? Фосфор! Вполне возможно – середина семнадцатого века на Земле, но не во всех технологиях открытия должны были происходить в том же порядке, так что, вполне возможно, это был фосфор. Моча, как человеческая, так и животных, служила источником фосфора, так же как и нитратов для пороха. Вот почему были изгнаны кожевники и красильщики; эти гильдии тоже использовали мочу, а колдуны хотели полностью завладеть рынком. Почему он не понял этого раньше? Шрам на лице Томияно был, конечно, ожогом от кислоты. Что еще? Нужно было снова осмыслить все, что он узнал, и объяснить по-новому. Наверняка всему теперь могло найтись рациональное объяснение – или колдовство, или наука, но никогда – и то и другое вместе.