– …и я пришла в себя оттого, что меня с трех сторон одновременно пытались поджечь, – преодолев заново вместе с восхищенными слушателями все препятствия и препоны, подошла она к концу истории. – Разлепляю я глаза и вижу перед собой точную копию нашей Ланы, только совсем крошечную, не больше пяти метров вместе с хвостиком. Она – вернее, он – тыкался в меня, как в коврижку, и кусочек отгрызть пытался.

– У него еще нет зубов, – нежно уточнила из окошка Змиулания.

– Вот поэтому я и говорю, что пытался, – невозмутимо продолжила Серафима. – А иначе просыпаться было бы просто некому. Оказалось, что когда я сломала сундук, заклинание, сдерживающее вылупление… или проклевывание?.. короче, появление Размика на свет, пропало…

– Мы его Эразмием назвали, – снова проворковала Змея.

– Ага, – кивнула царевна и расплылась в улыбке: в милашку Змейчика, глазастого, неуклюжего и обаятельного, словно детская игрушка, влюбилась с первого взгляда не одна Змиулания. – И то, что я яйцо уронила… вернее, оно само упало… еще ускорило процесс. Благо, высота там до пола была не больше метра. А когда мы с Эразмием вышли на улицу, то оказалось, что власть в замке переменилась, что умруны наши больше не умруны, а иванова гвардия, и что его мамочка сидит под дверью Проклятой башни и прожигает ее взглядом.

– Потому что ничем другим ее прожечь было нельзя, – вздохнула она.

– И тогда мы оставили командовать в замке ваниных гвардейцев, Находку – присматривать за малышом и раненым Кондратом, а сами, что было крыльев, полетели сюда. Остальное вы знаете.

– Да-а-а… Досталось нам всем, конечно… но досталось и им, – глубокомысленно заметил Граненыч. – Это хорошо, что мы все встретились. Каждый на своем месте оказался и вовремя. А теперь, когда всё позади, расставаться даже жалко будет…

– Расставаться? – разочарованно вскинула брови Елена.

– Да, – развел руками Митроха. – Ведь Агафону надо в школе своей восстанавливаться… Деду Зимарю… или деду Морозу?.. когда Змиулания поправится, возвращаться к Макмыр…

– Да, кстати, как вас теперь называть? – спохватился и царь.

– Я к «Агафону» привык, – пожал плечами маг. – А «Светозар» пусть моим вторым именем будет.

– А я буду дедом Морозом разве что под Новый Год, – рассмеялся старик. – А так мне «Зимарь» тоже по нраву.

– А еще меня интерес разбирает, как ты, орел, такие чудеса сегодня творил, что ни в сказке сказать, – не унимался с расспросами Граненыч, – ежели раньше у тебя… э-э-э… похуже чуть получалось? А тут, как гром среди зимы, понимаешь, такое из тебя поперло, аж сам Костей последний глаз выпучил…

Агафон смущенно улыбнулся.

– А раньше я то сыном мельника был, то, как обухом по голове, внуком Костея стал… А тут вдруг у меня такой дед, как этот, объявился. И тут я понял, что теперь я горы свернуть могу, не то что Костея какого-то вверх ногами закрутить!

Старик, сияя от распирающей его гордости и счастья, погладил внука по патлатой голове и прошептал едва слышно, только для него: «Зайчонок мой…»

Чародей зарделся и, неожиданно для всех, в том числе и для самого себя, неуклюже и смущенно клюнул его в небритую щеку.

– Только ты, дедушка, пожалуйста, бороду и волосы снова отрасти, – чтобы скрыть неловкость, пробормотал он. – А то победа победой, а на такую твою личность я без содрогания глядеть не скоро смогу…

– Обещаю, – улыбнулся старый знахарь. – Вот приедешь к нам с Макмыр на каникулы – и не узнаешь меня!

– Нет, ты уж лучше постарайся, чтоб узнал!

Все заулыбались вместе с ними, и Митроха продолжил, отыскав глазами среди улыбающихся счастливых лиц Сайка:

– А теперь я хочу задать вопрос еще одному нашему герою. Можно?

– Конечно, можно, дядя Митрофан Гаврилыч, – с готовностью кивнул мальчик.

– А спросить я хочу такую вещь. Как я знаю, у тебя в царстве Костей не осталось никого из родных.

Саёк помрачнел и снова кивнул, но на это раз не так энергично.

– Так что, если у тебя других планов на жизнь нет, я хочу спросить тебя… – Митроха замялся, откашлялся ненатурально и ненужно громко, и продолжил – как в реку с моста прыгнул: – не пойдешь ли ты, Саёк, ко мне в сыновья? А что, ты подумай сначала, сразу-то не отказывай. Я, во-первых, вдовец…

Но не успел Митроха привести полностью и одного довода, почему мальчишка должен сразу не отказывать, как тот с радостным визгом: «Я согласен, дядя… батя!» вскочил и бросился ему на шею.

Но тут же покраснел, как солнышко закатное, в смущении отскочил, встал по стойке «смирно», чинно склонил набок голову и степенно, ровно купец первой гильдии на оптовой ярмарке, произнес:

– Спасибо за предложение, дядя Митрофан Гаврилыч. Я тут подумал-подумал… всё взвесил… сопоставил, то бишь… и я согласен!..

Теперь у него вырваться так быстро из объятий Митрохи не было никаких шансов.

– Батя, – прошептал он ему на ушко, когда первая волна счастья схлынула, освобождая место второй, третьей и всем последующим. – А… читать ты меня научишь?

– Если хочешь, Саёк, читать тебя я научу, – снял огромные очки и взволновано протер их сидевший рядышком Дионисий. – Придешь ко мне в библиотеку?

– Разумеется! – восторженно воскликнул мальчик. – А можно?

– Конечно, можно! – близоруко прищурился на Сайка Митрофаныча довольный библиотечный. – Я даже знаю, по какой книжке мы будем учиться читать!

– По какой? – глаза Сайка загорелись.

– У меня есть замечательное издание «Приключений лукоморских витязей» – великолепная бумага, крупный шрифт, цветные гравюры…

Иванушка и Серафима переглянулись и отчего-то заулыбались.

Через два дня, когда новый черный балахон, приличествующий каждому уважающему себя ученику ВыШиМыШи, был готов, мешок с подарками и продуктами собран, рекомендательное письмо[183]от лукоморской короны за подписью и личной печатью Симеона составлено, а старые и новые друзья и дедушка пожелали ему счастливого пути и успехов в учебе, Агафон в сопровождении Ивана погрузился на Масдая и отбыл по месту прохождения осенней практики – к усадьбе Ярославны.

«Пожалуй, заждалась она меня, потеряла, решила, что я сбежал, что отказался и от практики, и от учебы, и карьеры дипломированного специалиста, и мешок с ее имуществом нагло присвоил, а проще говоря, уворовал», – мучался всю дорогу чародей и даже почти не разговаривал ни с ковром, ни с другом. Но к их удивлению, когда они, наконец, приземлились, кроме соскучившихся по обществу голов и суетливых рук их не встретил никто.

Всё оставалось почти по-прежнему, лишь черная просека, прожженная Агафоном почти месяц назад, успела застелиться желтыми и бурыми листьями, да недоделанные дела по хозяйству были завершены трудолюбивыми руками. И, поприветствовав коренных обитателей усадьбы, разгрузившись, затопив печку и задрапировав вокруг нее для профилактики Масдая, им ничего не оставалось, как выйти на улицу, дышать ломким осенним воздухом с привкусом первых морозцев, и ждать.