— Все в порядке, — повернулась она к Маренн, — машина будет. Его сразу повезут в госпиталь.

— Я так тебе благодарна, — Маренн крепко обняла летчицу. — Ты спасла меня.

— Ты тоже когда-то спасла меня, — ответила Лена, — Тогда, в 42-м. Когда Гиммлер решил избавиться от меня после смерти Гейдриха. Посоветовала взять с собой сопровождение. Я все поняла про зенитки — они не случайно выстрелили. Они стреляли по мне. Но в данном случае благодари Скорцени. Это он всех нас поднял. А теперь не мешай, — Лена высвободилась из ее объятий, — посадка — это всегда приятное, но непростое дело. Четвертый, идем на посадку. Десятка, слышите? Вы живы? Я за весь полет Вас не слыхала. Посадка. Прием.

— Вас понял. Слушаюсь, — бодро откликнулся Хартман.

— Вас понял, — подтвердил разведчик. — Прием.

Начальник оперативно-розыскной группы Управления контрразведки фронта майор Туманов и его помощники вернулись далеко за полночь. Встретившись с майором на лестнице, Наталья Голицына едва не опрокинула на себя большой эмалированный чайник с кипятком, в котором собиралась заваривать чай для маршала Василевского и его штабистов.

Сердце девушки замерло. Застыв на лестничной площадке, она смотрела на приближающегося майора и… боялась даже подумать: неужели поймали? Вот сейчас Туманов похлопает ее по плечу, как обычно. А потом вызовет для перевода на допросе.

Как она встретится с ней? Как посмотрит в ее зеленые, печальные глаза, как посмеет посмотреть в них?

Но майор молча прошел мимо, даже не обратив на Наталью внимания. Ей показалось, он был очень расстроен. Быстро поставив чайник на плиту и совсем позабыв о заварке, Наталья поспешила вслед за майором, лихорадочно подыскивая предлог, чтобы проникнуть к разведчикам. Ей повезло: один из заместителей начальника контрразведки, увидев ее, сразу призвал к себе и попросил перевести недавно захваченную немецкую документацию. «Как раз кстати, Наталья Григорьевна, — довольно заметил он, — хотел звонить».

«Да, очень кстати», — мысленно согласилась с ним Наталья. Отстукивая на разбитой машинке печатный перевод для представления командующему, Наталья в приемной начальника Смерш слышала, как тот распекал майора и его особистов за то, что они упустили «таких важных фрицев». Досталось летчикам, зенитчикам и, как ни странно, даже минерам.

— Как можно допустить, чтобы два немецких самоле та да еще эта треклятая «рама» спокойно хозяйничали у нас в тылу?! Собрать столько людей и позволить двоим голодным фрицам, один из которых тяжело ранен, как вы говорите, а другая — вообще женщина, вызвать себе по рации помощь! Выходит, действительно крупные птицы, коли сама полковник Райч за ними прилетела, — возмущался генерал. — А Вы?! Стыдоба. Контрразведка называется! С двумя бабами и одним полуживым эсэсовцем справиться не можете!

— Так то ж не бабы, товарищ генерал, то ж просто ведьмы, — оправдывался расстроенный Туманов.

— Ведьмы?! — саркастически воскликнул генерал. — А по-моему, сначала вам так не показалось. Слышал я эту Вашу историю, как Вы там штаны спустили.

— Да, товарищ генерал… Как можно в обыкновенный самолет вдвоем, а то еще и втроем влезть…

— Молчать! Позорники! Это вы меня спрашиваете?! — закричал генерал, окончательно выйдя из себя. — Это вы у Райч спросите, что у нее за самолет такой, что вы не знаете! Асы! Да я Вас…

Наталья с трудом разбирала текст, который печатала. Ее душила радость: спаслась. Спаслась!!! Мать Штефана жива, и она вне опасности. Как, оказывается, тяжело скрывать не только горе, но и счастье.Едва допечатав текст, Наталья сунула его в папку для доклада и выбежала на улицу.

Черное, осеннее небо покрывали редкие сероватые облачка. Капал мелкий дождь. Наталья спряталась за углом здания, где было совсем темно, и, прижавшись спиной к холодной, сырой стене, опустилась на корточки. Она плакала, закрывая лицо руками, и зажимала ладонью рот, чтобы никто ее не услышал.

Внезапно она остро почувствовала, как холодно и очень одиноко в ее жизни. Ей невыносимо захотелось оказаться сейчас рядом с ней, красивой и доброй матерью Штефана, где бы она ни была: пусть даже в этом жутком Берлине, где живет устрашающий всех Гитлер, развязавший кровавую войну. Ей почему-то казалось, что зеленоглазая фрау обязательно любила бы ее, заботилась бы о ней и защитила бы от всех невзгод, как родная мать, которой Наталья даже не помнила.

Кому расскажешь, как тяжело жить одной, среди вечных подозрений, когда ни на кого нельзя положиться и все время необходимо что-то доказывать, смывая с себя вечное клеймо дочери «врага народа». И постоянно ждать выстрела в спину — когда свои убьют исподтишка, если она станет им не нужна. Как тяжело жить в обстановке постоянных доносов, неверия и угроз, когда каждый шаг и каждое слово подколото, подшито и взято на карандаш…

Нет, хватит — все. Надо возвращаться. Наталья распрямилась и вытерла слезы с лица. Надо терпеть. Сказала же фрау Маренн, когда нибудь, после войны… Надо толь ко дожить — казалось бы, как просто! Только дожить… Надо сжать зубы и… скорее возвращаться в штаб. Ее могут хватиться — объясняйся потом, где была. «Как хорошо, что фрау Маренн спаслась, — подумала Наталья еще раз, поднимаясь по лестнице в Управление. — И как хорошо, что начальник контрразведки пока еще не научился читать мысли на расстоянии».

* * *

Сразу после приземления на аэродроме Ральфа фон Фелькерзама перенесли в санитарную машину, ожидавшую их у летного поля. Прибывший с ней врач доложил, что в госпитале все уже подготовлено к операции.

Маренн еще раз тепло поблагодарила Лену и капитана Хартмана, который, едва приземлившись, приказал своим механикам снова подготовить самолет к вылету. А также пилота-разведчика, скромного худощавого юношу, сыгравшего, как выяснилось, едва ли не решающую роль в их спасении: ведь он первым поймал сигнал портативной радиостанции и обнаружил их потом в лесу, облегчив поиски Скорцени и сэкономив время, цена которому без сомнения равнялась жизни, не меньше. Ему досталось в перипетиях этой дерзкой эпопеи…

— Мне бы хотелось еще повидаться с тобой, — с сожалением сказала она Лене. Та, улыбнувшись, пожала плечами.

— Посмотрим, как пойдут дела, — кивнула она в сторону передовой. — Лечи своего раненого. И если сможешь ненадолго задержаться, приезжай. Найдем время поговорить. Я всегда рада тебя видеть.

Женщины еще раз обнялись. Потом Маренн села в машину, оберштурмбаннфюрер Скорцени уже ждал ее. Машина с сиреной понеслась в госпиталь. Взглянув на Отто, Маренн спросила о том, что тревожило ее не меньше, чем здоровье Ральфа, — о дочери:

— Джилл знает?

— Да. Очень переживает.

— Пока я делаю операцию, — попросила она, — обязательно позвони ей и скажи, что все в порядке.

— Хорошо, дорогая, — он нежно обнял ее, прижимая к себе, — всем позвоню. И Ирме, и Алику, и де Кринису. Они там тоже сходят с ума.

— А шефу? — будто между прочим спроста его Маренн.