Если же Гитлер не имел намерения своевременно бросить все силы до последнего человека на выручку 6 армии или если он вопреки очевидной истине предавался иллюзиям относительно возможностей авиации, то такое решение было бы безответственным. Это относилось также и к тем, кто, как казалось, внушал ему эти иллюзии и усиливал их, или же не хотел понять, что судьба 6 армии важнее требований всех других театров военных действий.

Что Геринг, с большим легкомыслием обещал обеспечить достаточное снабжение 6 армии по воздуху, а потом даже не пытался сделать всего, чтобы достигнуть хотя бы возможного, этого солдат не мог предвидеть. Конечно, мы так же мало могли предвидеть до какой степени Гитлер впоследствии окажется глух ко всем оценкам действительного положения, придерживаясь своей теории удержания любой ценой. Кто мог предположить, что ради названия «Сталинград» он примирится с потерей целой армии.

Первые впечатления и решения

Вечером 24 ноября мы продолжали поездку из Старобельска в Новочеркасск. Десять лет назад я ехал по этому же пути в Ростов, чтобы в качестве гостя принять участие в маневрах Красной Армии на Кавказе. Тогда у меня осталось много интересных впечатлений, но сегодня перед нами была задача, относительно трудности, которой мои помощники и я не предавались никаким иллюзиям. Наши мысли снова и снова возвращались к нашим товарищам, окруженным под Сталинградом. Мой офицер для поручений, обер-лейтенант Штальберг, старался немного отвлечь нас с помощью шуток, хороших патефонных пластинок и разговорами на другие темы. Он прибыл в наш штаб после смерти «Пепо». Мой прежний офицер штаба Тресков, племянником которого был Штальберг, рекомендовал его мне. Штальберг оставался моим постоянным спутником до самого конца войны. В эти годы до самого конца войны он был мне верным помощником во всех моих личных делах.

26 ноября утром проездом через Ростов я имел разговор с генералом Гауффе, начальником немецкой военной миссии в Румынии, первоначально намечавшимся на должность начальника штаба группы армий Антонеску. Он нарисовал нам действительно безрадостную картину относительно состояния обеих румынских армий, находящихся на Сталинградском фронте. Он прямо заявил нам, что из первоначально имевшихся 22 румынских дивизий 9 полностью разбиты, 9 бежали и в настоящее время небоеспособны, 4 пока еще боеспособны. Все же он надеялся, что можно будет со временем из остатков разбитых дивизий сформировать еще несколько соединений.

Прямой противоположностью сообщению Гауффе было письмо, которое прислал мне маршал Антонеску. В этом письме он горько жаловался на немецкое командование. Он упрекал немецкое командование в том, что оно не уделило достаточного внимания его неоднократным предупреждениям об опасности, надвигающейся с донского плацдарма у Кременецкой на 3 румынскую армию, и в том, что оно бесконечно тянуло с передачей ему командования. Одновременно маршал с полным правом указывал на то, что Румыния и он сам до сих пор больше всех других союзников участвовали в общем деле. Он добровольно поставил 22 дивизии для кампании 1942 г. и в противоположность Италии и Венгрии без всяких оговорок подчинил их немецкому командованию, хотя он и не был связан с Германией никакими договорными обязательствами. В письме было ясно видно справедливое разочарование солдата, который видит, что его войска погибли из-за чужих ошибок.

Внутренне я не мог оспаривать справедливость критики маршала по адресу немецкого Главного командования. Я ответил ему, что перешлю его письмо Гитлеру, так как я еще не принимал участия в этих событиях и не могу определить свою позицию по отношению к выраженной в письме критике, направленной в адрес Гитлера. Во всяком случае, Гитлеру не может повредить, если он прочтет эту неприкрашенную критику своего самого лояльного союзника. К тому же письмо касалось еще и политического вопроса, а именно, отношений доверия между обоими союзниками. Маршал Антонеску в своем письме упоминал о том, что его смертельный враг, вождь румынской «Железной гвардии», с помощью Гиммлера скрылся от него и его, так сказать, «на всякий случай», держат в Германии. «Железная гвардия», радикальная политическая организация, в свое время предприняла путч против режима Антонеску. Вначале ей удалось окружить резиденцию маршала. В конце концов, он сумел подавить этот путч, однако руководитель «Железной гвардии» бежал за границу. Было понятно, что теперь Антонеску воспринимал как нелояльность то, что Гиммлер держал этого человека под своей защитой. Несомненно, эти коварные действия были мало пригодны для того, чтобы укрепить наши союзнические отношения.

Впрочем, непосредственным поводом для письма Антонеску ко мне была жалоба на то, что немецкие учреждения, а также отдельные офицеры и солдаты повинны в оскорбительных высказываниях и действиях против румын. Хотя такие происшествия были вполне понятны в связи с последними событиями и неудачами многих румынских частей, я, разумеется, сразу же принял решительные меры. Подобные действия могли только повредить общему делу, как бы ни хотелось понять бешенство немецких солдат, которые видели себя попавшими в беду по вине их соседей.

Я уже раньше говорил о том, что можно и чего нельзя было по положению вещей ожидать от румынских войск. Они все-таки еще оставались нашими лучшими союзниками и, в рамках своих возможностей, на многих участках храбро сражались.

26 ноября мы прибыли к месту расквартирования своего штаба в Новочеркасск. В качестве единственной караульной команды в нашем распоряжении был добровольный казачий отряд, который явно рассматривал караульную службу перед нашим служебным зданием как особую честь. Так как в ту же ночь были готовы важнейшие линии связи, 27 ноября утром мы смогли принять на себя командование группой армий «Дон».

Стоявшая перед нами задача была двоякого характера. Первое, о чем шла речь, было освобождение к спасение 6 армии. Это была самая неотложная задача не только с точки зрения человечности. Она была, прежде всего, самой существенной также и с оперативной точки зрения, так как едва ли можно было предположить, что без сохранения сил 6 армии может быть восстановлено положение на южном крыле Восточного фронта, а, следовательно, и на востоке вообще.

Второе, что нельзя было наряду с этим терять из поля зрения, была существовавшая уже теперь опасность уничтожения всего южного крыла Восточного фронта. Такой результат, очевидно, решил бы исход борьбы на востоке и повлек бы за собой проигрыш войны. Если бы русским удалось прорвать тончайший, первоначально состоявший в основном из остатков румынских соединений, немецких обозов и боевых групп{58} заслон, который (помимо так называемой «крепости» Сталинград) составлял единственное охранение всего оперативного района между тылом группы армий «А» и еще находившимся в наших руках фронтом, тянувшимся по Дону, то не только 6 армии было бы уже не на что надеяться. Положение группы армий «А» тогда также должно было стать более чем критическим.