Первые несколько дней стали сплошной идиллией, они подолгу гуляли и дышали прозрачным горным воздухом.

В уютном, уединенном шале на озере Тахо отец и сын Рейвены со стороны наблюдали разгул страстей по поводу того, кто будет стричь купоны с научного открытия Сэнди. Это был настоящий карнавал алчности.

Когда «Корвакс» предложил предоплату в счет будущих отчислений в размере пятидесяти миллионов долларов и побил «Клэренс» и Ив Сен-Лорана, Сэнди не испытал радости — его охватила ярость.

— Пап, ты только подумай. Выбить из них миллион баксов на обустройство онкологической лаборатории совершенно немыслимо. Зато они не моргнув глазом вываливают пятьдесят миллионов за право делать старух чуточку моложе.

— Послушай, сынок, не надо пренебрежительно говорить о деньгах, — философски заметил Сидни. — Это единственная в мире субстанция, которой никогда не бывает много. Помнишь «Кошку на раскаленной крыше»? «Молодым без денег еще быть можно, но старым — никогда».

В этой глуши отец и сын много говорили по душам, засиживаясь порой до глубокой ночи.

— Вот что, сынок, ты хоть и великий ученый, но еще достаточно молодой, чтобы выслушать совет от отца.

— Конечно. И что же это за совет?

— Ну, во-первых, начнем с жизни, которую ты ведешь.

— А что тебе не нравится в моей жизни?

— Сам посмотри, — пожурил Сидни. — У тебя своя лаборатория, свои лаборанты, своя система охраны со всевозможными электронными штуками. Впервые вижу человека, который так озабочен проблемой усовершенствования жизни всего человечества и совершенно равнодушен к усовершенствованию самого себя. Послушай старика, никакие деньги мира не стоят нежных объятий и поцелуя любящей женщины. Я понятно изъясняюсь?

— Понятно, — улыбнулся сын.

— Сынок, уж кто, как не я, познал разочарование в слабом поле. Любовь — такая штука… Поопаснее русской рулетки. Потому что там в барабане не одна пуля, а пять. И все же всегда есть шанс вытащить счастливый билет.

Сэнди робко взглянул на отца и спросил:

— Ты все знаешь, да?

Сидни улыбнулся.

— Китаяночка. Угадал?

— С полушарием ты не ошибся. Только она из Японии. — Сэнди улыбнулся. — А как ты…

— Шерлок Холмс из меня никудышный, надо признать. Я просто обратил внимание, что у тебя на тумбочке появилась фотография женщины азиатского типа с двумя детьми. Она и в жизни такая симпатичная?

— Еще симпатичнее. — Лицо Сэнди выдавало его чувства. — Знаешь, мне с ней так хорошо. Со всеми троими.

— Да, стар я. Японского уже не осилить. А дети говорят по-английски?

— Лучше нас с тобой.

— Это хорошо, — обрадовался Сидни. — Мне это все больше начинает нравиться. Особенно мне нравится, с каким видом ты говоришь об этой…

— Кимико.

— Кимико Рейвен. — Старик словно пробовал на вкус. — Звучит необычно.

— Она и сама необычная, — заверил Сэнди.

Сидни Рейвен посмотрел на сына и увидел в его глазах проблески новой жизни.

— Она мне уже определенно нравится, — с энтузиазмом произнес он. — Она на тебя благотворно влияет.

Как только в Калифорнии было официально объявлено об открытии профессора Рейвена, в Кембридже, штат Массачусетс, репортерская орда осадила лабораторию Массачусетского технологического института. Им была нужна первокурсница Оливия Рейвен, которая как раз трудилась над лабораторной работой по физике.

Несколько дней ей удавалось прятаться, но теперь ее настигли. Со всех сторон девушку обступили люди с фотокамерами, жаждущие заснять в разных ракурсах дочь великого ученого за работой.

Рассерженная Оливия прокричала:

— Может, оставите меня в покое, стервятники?

На шум вышла ее научная руководительница — назойливость прессы ей и самой была не внове. Перед ее авторитетом репортеры не устояли, и дверь за ними тут же была заперта.

После этого преподавательница увела растерянную девушку к себе в кабинет, заварила ей чаю и принялась успокаивать.

— Оливия, то, что ты сейчас видела, можно назвать обратной стороной большой науки. Когда дело касается так называемых чудес науки, пресса как с цепи срывается.

— Думаю, вам это лучше других известно, доктор да Коста, — сказала Оливия.

Изабель кивнула.

— Если бы некоторые мои студенты с таким же рвением сидели в лаборатории, с каким эти шуты щелкают своими камерами, мы бы уже давно нашли средство от СПИДа. И пожалуйста, Оливия, называй меня просто Изабель. Мы с тобой почти ровесницы. А теперь, мне кажется, опасность миновала, и ты вполне можешь идти домой и закончить там свою работу.

Только оказавшись на улице, кто-то из самых дотошных журналистов вдруг сообразил:

— Черт! До меня только сейчас дошло: ведь та девица в белом халате — «юный Эйнштейн», помните? Кто-нибудь хоть щелкнул их вдвоем?

В ком-то веки победа осталась не на стороне прессы. Несмотря на огромное количество лазутчиков, журналистам так и не удалось найти Сэнди Рейвена. Искали везде, в Париже, Риме, даже в Токио. Но никому не пришло в голову рассматривать толпы туристов в буддистских храмах, синтоистских святилищах, традиционных японских жилищах и садах Киото, этого культурного центра древней страны.

А Сэнди находился как раз там. По частному приглашению одного из двадцати японских университетов.

Для журналистов это была большая потеря. Снимок для журнала «Пипл» мог получиться отменный: знаменитый американский ученый, очаровательная восточная женщина и мальчики-двойняшки.

И все четверо — неимоверно счастливые.

Изабель да Коста кляла себя за то, что столько раз собиралась учиться вождению, но неизменно откладывала, считая это пустой тратой времени. Пришлось вызывать такси. Машина пришла быстро, но водитель так настойчиво позвонил в дверь, что разбудил отца.

Рей в растерянности прошаркал в гостиную и застал дочь уже в дверях.

— Ты уходишь? — сонным голосом спросил он.

Взволнованная Изабель попыталась побыстрей от него отделаться, чтобы не опоздать.

— Я… Я в аэропорт еду.

— Бежишь с Джерри, да? — почти серьезно спросил отец.

— Пап, не говори ерунды. Кстати, он в восемь часов придет. Передай ему, что я скоро вернусь. Как сложится.

Она выскочила из дома, оставив Рея строить догадки.

После бессонной ночи Мюриэл с трудом поверила своим глазам, когда увидела дочь в толпе встречающих.

— Как ты узнала? — спросила она, крепко ее обнимая. В голосе звучала тревога.