В архиве министерства иностранных дел Франции хранится депеша одного из секретных агентов, делавшего большую политику при петербургском дворе, от марта 1741 года.

«Есть два средства, одинаково сильные в пользу Елизаветы, — сообщал он, анализируя сведения, добытые Шетарди и собственными тайными поверенными. — Одно — религия, другое — отмщение оскорбления, нанесенного духовенству при избрании на царство Анны, тетки правительницы. Остерман велит внушить духовенству, что последняя нимало не православна, что муж ее лютеранин и иноземец и оба не упустят случая воспитать молодого царя, их сына, в догматах, противных господствующей в стране вере. Какой повод к волнению для народа суеверного, когда подобные внушения будут ему переданы священниками, исповедниками! Что может быть сильнее и способнее для возбуждения черни и солдатства! Действуя таким образом, духовенство будет думать, что оно защищает собственное дело свое, и вот тому причина: в собрании чинов 1730 года духовенство было исключено при избрании на царство Анны, под предлогом, что оно себя унизило соучастием в возведении на престол, по кончине Петра I, его супруги. Более и не нужно ничего, чтобы возбудить ненависть духовенства против распоряжения царицы Анны в пользу сына своей племянницы. Должно удивляться, что маркиз де ла Шетарди не упомянул ничего об участии, которое может принять духовенство в деле принцессы Елизаветы. Но если предполагать, что оно осуществится чрез посредство Швеции, то возникает опасение, что интересы короля ничего не выиграют, когда Остерман возвратит себе преобладающее влияние, которым он до сих пор пользовался в России, почему и желательно, чтобы Швеция за свое участие в пользу принцессы Елизаветы требовала от последней удаления Остермана от дел, тем более что должно ожидать, что до тех пор, пока этот министр останется в силе, не будет никакой надежды на то, чтобы Россия поддалась на какие-нибудь переговоры о соглашении со Швециею».

Будучи в силе, Миних подписал 27 декабря 1740 года договор с Пруссией, набросанный еще Бироном. В качестве подарка фельдмаршал получил кольцо в шесть тысяч талеров для жены, пятнадцать тысяч талеров для сына и имение в Бранденбурге. Не обойдена была вниманием и Юлия Менгден. Королева прусская прислала девице Менгден свой портрет, украшенный бриллиантами. Подарок оценили в 30 тысяч экю.

Фельдмаршал намеревался послать в помощь Фридриху двенадцать тысяч войска. Король Пруссии благодарил Миниха собственноручным письмом, называя его «великим человеком» и «близким другом».

Старый вояка, следуя по стопам Бирона, жаждал одолеть общих врагов общими силами. Но каких врагов? Бирон не мог предвидеть последствий неожиданной кончины Карла VI. Не мог и представить, что Пруссия восстанет против Австрии. Складывалась невероятная ситуация: Россия имела двух союзников, которым обязалась помогать и кои вступали в войну друг с другом.

Важна была позиция Анны Леопольдовны. Ее личные симпатии клонились к Австрии. Дабы усилить их, саксонский курфюрст торопил с выездом Линара, поручая ему действовать во всем согласно с австрийским посланником Боттой и ставя задачу убедить великую княгиню отступиться от трактата, заключенного с прусским королем. Ботта, посланный королевой венгерской в Берлин для переговоров с Фридрихом, не добился от последнего обещания не начинать войну и поспешил в Петербург интриговать против Пруссии. Под нажимом австрийского и саксонского посланников и при содействии Остермана, копавшего под Миниха, Анна Леопольдовна могла начать содействовать Австрии в случае войны с Пруссией и поставить Россию в неприязненное положение к союзнице прусского короля Франции, имевшей притязания на часть австрийских владений. Маркиз де ла Шетарди получил из Версаля повеление помешать во что бы то ни стало намерению русских относительно Австрии и с этою целью стараться о низвержении Анны Леопольдовны, а французский посол в Стокгольме — убедить шведское правительство начать войну против России.

Незадолго до перенесения тела императрицы Анны Иоанновны из старого Летнего дворца в Петропавловский собор, к чему торжественно готовился весь Петербург, французского посла в его резиденции посетил посол Швеции Нолькен.

Эрик-Мариас Нолькен, чрезвычайный посланник, жил в России с сентября 1738 года и находился в весьма дружеских отношениях с Иоахимом-Жаком Тротти маркизом де ла Шетарди. Он известил своего друга о поставленной перед ним министром иностранных дел Швеции Гилленборгом задаче: вступить в контакт с теми силами или группировками русской аристократии, которые, в ответ на шведскую помощь в захвате власти, пойдут на территориальные уступки Швеции. Нолькен остановился на Елизавете Петровне и ее окружении.

Маркиз де ла Шетарди из переписки с французским послом в Стокгольме маркизом Ланмария знал: в Швеции росло число сторонников ревизии вооруженным путем условий Ништадтского мира.

Нолькен назвал сумму, выделенную ему для поддержания русской оппозиции, — сто тысяч талеров.

— Но партия Елизаветы слаба и ничтожна, — высказал свои соображения маркиз де ла Шетарди.

— Партия принцессы Елизаветы не так ничтожна, как вы думаете, — возразил Нолькен, — и цесаревна через посредников начала переговоры с некоторыми крупными государственными деятелями и генералами, не говоря уже о том, что гвардия готова к действию.

— С вами вел переговоры ее личный врач Лесток? — поинтересовался маркиз де ла Шетарди. Он понимал: деньги, выделенные Нолькену, пришли из Франции. У Швеции их просто не было. Понимал и то, что Елизавета Петровна также ясно осознавала, от кого они идут, и именно поэтому искала последнее время встречи с Шетарди и послала к нему Лестока.

— Да, этот ловкий лекарь весьма искусен в дипломатии и очень осторожен, — отвечал Нолькен.

Лесток был более, чем кто-либо из окружения Елизаветы, изучен французами. Маркиз де ла Шетарди не раз и не два встречался с ним и о последней встрече рассказал теперь нечаянному гостю.

— Принцесса Елизавета втайне прислала его выразить мне сожаление по поводу прекращения моих посещений. Но вы прекрасно и не менее меня осведомлены — лица, видавшиеся с нею, и сама она были в подозрении. Здесь надо быть весьма осторожным. Во всякое время, — после паузы добавил он. — Лесток весьма сожалел о низложении Бирона. Становилось понятным: лишившись его поддержки, цесаревна потеряла все. Она просила о встрече.

— И что же вы?

— Встречаюсь с принцессой Елизаветой в ближайших числах., сразу же после перенесения праха царицы в Петропавловский собор.

— Весьма рад сотрудничеству, — вставая из кресла и раскланиваясь, сказал Нолькен.

В своих словах он был искренен.

23 декабря, в семь утра, с Петербургской крепости раздался сигнал из трех пушек, и в то же время на Адмиралтействе выкинули черный флаг.

Петербуржцы и гости северной столицы высыпали на улицы проводить гроб императрицы Анны Иоанновны, должный следовать в сопровождении войска от Летнего дворца до соборной церкви Петра и Павла.

Между тем во дворце собрались высочайшие особы, духовенство, придворные чины и генералитет, а прочие участвовавшие в церемонии лица разместились, согласно росписанию, перед дворцом. По совершении торжественной панихиды в Фюнеральном зале в первом часу пополудни раздался второй сигнал из трех пушек, и вслед за тем гроб императрицы был поднят 12 штаб-офицерами и вынесен ими из дворца. Гроб установили на «печальные» сани под балдахином. Сопровождавшие заняли свои места, и открылось шествие.