иной вступит в разговор и скажет: «Если где вражда, там, обыкновенно, и брань, то ведь мы видим, что сластолюбцев сильно борют непотребные страсти, однако не позволяют им покаяться?» – Не думаю, возлюбленный, чтобы здесь была брань за добродетель и в сопротивление мучителю. Напротив, здесь страсть к раболепству и сластолюбию, а потому произволением[143] своим не отделяются они от врага. Вступившие в брань не имеют между собой никакого согласия и не усердствуют друг другу; как говорит иноплеменник Саулу: Дадите ми мужа, иже поборется со мною един, и аще одолеет ми, будем вам раби. Аще же аз возмогу одолети ему, будете вы нам раби (1 Цар. 17, 10,9). Итак, поскольку люди эти продали уже себя в рабы вражеской воле и удовольствиям, то происходящее там можно ли назвать бранью? А если и ведут они брань, то состязуясь не в добродетели, а из-за затруднительности положения, в какое естественным образом ставит себя вступающий в беззаконный договор. Прилагающие все свое старание к чему-либо подобному сами отдаются в руки (врага), и, пленяясь, предлагают свои услуги и обещают награды, только бы исполнять им волю обольстившего их. Если встречается им худое, не будет у них никакой рассудительности, воздержанности и желания уклониться от худого. Но не таковы брань и борьба у святых. Они, боримые, противоборствуют, разжигаемые – стоят твердо, а когда самый предмет пожелания оказывается пред ними, отвращаются от него из страха Господня. Те же бывают боримы не за противный мучителю образ мыслей, но чтобы воздали они (врагу) обычные дани и не отрекались от служения худым пожеланиям. Имже бо кто побежден бывает, сему и работен есть (2 Пет. 2, 19). Если же кто запнется из подвижников, тем скорее восстает. Задержанные варварами в плену и находящиеся под властью мучителей не все бывают довольны своим порабощением; но которые из них соглашаются грабить и убивать встречных, те то с радостью остаются в плену, без оков и стражи, удерживаемые страстями; они сражаются за варваров и, по злонравию действуя с ними заодно, посылаются на разведку против соплеменников. А которые сетуют о разграблении и опустошении у соплеменников, оплакивая погибель собственной своей души, те поспешают бежать, не терпя беззаконного образа жизни, высматривают время возвратить себе ту свободу, которой некогда наслаждались, и не имеют ни малейшего благорасположения к противникам. Спасшись из рук их, такие сделаются противоборцами нечестивых, став споборниками благочестия.

Итак, настоящее время есть время покаяния. Кто хочет освободиться от поругания и избавиться от горького рабства (греху), тем надобно противоборствовать воле мучителя и вести с ним брань из любви к Создателю. Тогда покажут они опыт доблестной борьбы, источая пот добродетели, когда не устами только, но и сердечным расположением скажут мучителю: «Да будет известно тебе, диавол, что не послушаем мы голоса твоего, и не станем более служить твоим прихотям». Но во время борьбы надобно воссылать молитвенный глас к Богу с теми, которые говорят: Несть студа уповающим на Тя. И ныне возследуем всем сердцем, и боимся Тебе, и ищем лица Твоего. Не посрами нас, но сотвори с нами по кротости Твоей, и по множеству милости Твоея. И изми нас по чудесем Твоим, и даждь славу имени Твоему, Господи. И да посрамятся вси являющии рабам Твоим злая, и да постыдятся от всякая силы, и крепость их да сокрушится, и да разумеют, яко Ты еси Господь Бог един, и славен по всей вселенней (Дан. 3, 40-45). И хотя бы рассвирепевший мучитель седмерицей разжег печь похотей, но надеющиеся на Господа пусть смело будут уверены, что печь скоро превратится в росу, а мучитель, которого прежде боялись, сам, наконец, по причине снисшедшей к подвижникам свыше помощи, вострепещет их тени. Посему блаженны соблюдающие святыню в смиренномудрии и милосердии. Глубоким миром насладятся члены их, когда душа их возвеселится о Святом Духе. Но никто да не надеется достигнуть покоя, предавая себя в послушание изволениям врага. Скорее сам мучитель будет употреблять таковых как военных пленников, вовлекая во всякое злочестивое дело, растлевая у иных тело, постыдно оскверняя делами содомскими. Хотя не познали они жены, но враг внушает им мысль приписывать себе девство, тогда как все тело исполнено у них скверны. И враг делает с ними так, что хотя и величаются они как свободные от греха, но он насыщает их гроздом желчи и гроздом горести (Втор. 32, 32). О, какая страшная, какая трудная брань! Сколько способов, которыми злейший ловец доводит нас, человеков, до того, чтобы раздражали мы Господа! Блаженны те, которые не попали в сети его, а если попали, то разорвали его путы и скрылись, бежав от него как рыба, спасшаяся из мрежи. И рыба, пока в воде, будучи поймана, прервет сеть и сокроется в глубину, и спасется, – а когда извлечена на сушу, не может уже помочь себе. Так и мы, пока еще в этой жизни, имеем от Бога власть разорвать на себе узы вражеской воли, покаянием свергнуть с себя бремя грехов и спастись для Небесного Царства. А если застигнет нас страшное Божие повеление, и душа выйдет из тела, и тело предано будет гробу, то не в силах уже мы помочь себе, как и рыба, извлеченная из вод и заключенная в сосуде, не может уже оказать себе помощи.

Потому, возлюбленные, постараемся избежать сетей врага через добрые дела, пока не наступил тот великий и славный день, в который откроется все, что сделали мы втайне и во тьме. Не будем ждать, когда придет смерть, чтобы не остаться нам в стыде в воскресение мертвых, когда святые облекутся в светлую ризу, какую уготовали себе добрыми делами. Если увидим тогда себя не только обнаженными[144] молниеносной славы, но и очерненными, исполненными зловония, то какой стыд овладеет нами? Пренебрежем же делом злого вожделения и, вменив его ни во что, препобедим это малое благочестием и в самом маловажном не окажемся недостойными похвалы. Дело греха – великое кораблекрушение. Будем стараться, чтобы не подвергнуться такой опасности. По нашему нерадению владычествуют над нами страсти, – потому что хотим жить без трудов, и сами себе придумываем для того неуместные предлоги. Один говорит: «С младенчества имею жительство в монастыре, и потому сильно нападают на меня страсти». Но да слышит таковой,