Хачик тем временем сообщил, что Кока, если решит с ними сотрудничать, может иметь с этого гешефта много плюсов: путевки, билеты, командировки всякие.

— Мы нашу людю поддержка даем, ара! В беду не бросим! Все, что надо, эли! Ты — нам, мы — вас! Можем, да!

Кока резонно отвечал, что, в отличие от Хачика, родился в Тбилиси, всех знает и путевки с билетами может доставать и сам, были бы деньги. А вот зачем его заставили автобиографию писать?.. И положили потом в портфель?..

— Я ее все равно не подписал! — окончательно пришел он, вспоминая, что по фильмам и книгам стукачи обязательно должны писать автобиографии и подписываться.

Хачик досадливо махнул рукой:

— А, этот ерунду! — и простодушно уточнил: — А вдруг «да» говоришь? Тогда готов, подпис делай, и все, эли!

Но Кока упорно отвечал, что ничего не собирается делать, пока Хачик не вернет ему автобиографию.

— Ара, этот мелочь. Если ты так хочется, — неожиданно быстро согласился тот, достал лист, картинно сжег его и посмотрел на Коку бараньими глазами. — Ладно, бана. Я вижу, ты взволновал… Думай спокойно, эли. А еще больше лучше — пиши на бумагу. А я звоню через пара день. Сейчас собак кушать надо. Иду, да. Мы подружим, брат.

Кока ошалело пожал его вялую ладонь («каких собак он хочет кушать?») и, глядя вслед толстозадой фигуре, пытался понять, что этому косноязычному психу от него нужно. Но, главное, в армию его не забривают и паспорта не отнимают. По дороге домой он купил две бутылки вина, а за обедом поведал бабушке о странном визитере.

Бабушка задумчиво допила вино из хрустального бокала и утерлась хрустящей салфеткой:

— Скажи этому молодому человеку, что я тебе не разрешаю с ним общаться. Этого вполне достаточно.

— Ты? — удивился Кока. — Не разрешаешь?

— Да, я. Им запрещена вербовка молодежи, я точно знаю. Сейчас не тридцать седьмой год.

— Знаешь? Откуда?

— От верблюда, — вспылила бабушка. — Слушай старого человека! Не забудь, кто был мой второй муж! Когда этот Хачатур еще раз позвонит и назначит встречу, то пойди и скажи ему, что бабушка не разрешает тебе служить в КГБ. И дальше сворачивай разговор на футбол, на погоду, на кино, на вино, на домино… А лучше всего на женщин — мол, ничего, кроме этого, в голове нет. Ни в коем случае ничего не подписывай! Или пусть он мне позвонит, а я уж скажу ему, что следует. Я в свое время к Берии ходила, не побоялась, а этого сморчка испугаюсь?

— И что, видела Берию?

— Нет, не застала дома. С его женой, Ниной Гегечкори, поговорила. Нина была нашей дальней родственницей по папиной линии. И Лаврентий все сделал. Он тоже был не дурак, родственников не обижал. А так, конечно, хам, подонок и подлец, вроде своего хозяина, жалкого плебея Джугаева! Да и другие не лучше.

Хачик позвонил через день. Кока важно сообщил слово в слово, что бабушка запрещает ему подобные контакты. Услышав это, Хачик забеспокоился:

— Зачем, ара, ты такой плохой вещ делал?..

— Я привык советоваться в серьезных делах со старшими. Если ты своих родных уважаешь, то и я своих не меньше, — ответил Кока. — У нас с этим строго!

— У нас тоже, эли, — со вздохом согласился Хачик сникшим голосом и предложил еще раз встретиться, где-нибудь посидеть: — Чисто человечески. Скучно. По сто грамм выпиваться охота, ара.

— По сто грамм можно, — ответил Кока.

Их первая и последняя оперативная стыковка проходила в хинкальной напротив Кашветской церкви. Ели кебабы, жареную корейку, хинкали, пили водку, глазели в окно. Хачик пытался завести разговор о покушениях, подпольях и листовках, но Кока останавливал его:

— Подожди, за родителей выпьем… За хорошие воспоминания еще не было… Вон свежие кебабы идут… Пока горячие, надо есть… — Подливал водку в пиво, а коньяк в вино, которым их угостили вежливые ребята с соседнего стола. Потом перешел на девушек: — Вон, смотри, какие ноги!.. А ту видишь, что из церкви выходит?.. В трауре?.. Розовое личико из-под черного хорошо смотрится, правда? Представь, как она с себя это черное платье снимает…

— С ума сойди, эли! У нам Ереван такой баб по улицу не ходят, в мерседес или дворец сидятся… А который ходят — все кривоногий и жирны, ара, как дики звер, — пьянел Хачик сильнее и сильнее, оглушительно раскатывая «р». — Слушай, брррат, а они дают?.. Или вам тут тожа прроблема, все целки, бана?..

— Все когда-то были целками… А шея красивая, видишь?.. У вас тоже такие длинные шеи у женщин?.. А там, смотри, какие фифочки — одна беленькая, другая черненькая. У вас в Ереване кого больше — беленьких или черненьких?..

— Беленьки чка, нету… Чернень-ки… Рррука-нога волосат… снежны человека-а-а-а! — икал Хачик в голос.

Он оказался малолитражкой: давился теплой водкой, ронял стаканы и хинкали, бегал в туалет, задевая столы и вызывая иронически-недобрые взгляды завсегдатаев. Наконец, стал громко блевать в уборной.

Коке было стыдно, но делать нечего: он помог окосевшему лейтенанту снять загаженную рубашку и усадил его, полуголого, возле хинкальной, а сам принялся ловить такси. Но шоферы, наметанно замечая на обочине пьяного, ехали мимо. Наконец, остановился какой-то сердобольник. Кока втащил Хачика. Стали спрашивать, куда ехать, но Хачик, мало соображая, где находится, упорно бормотал ереванский адрес. Тогда Кока с шофером обшарили его карманы и нашли в бумажнике мятый четвертак и визитные карточки с адресом.

Попутно из его заднего кармана был извлечен сверток, который все время беспокоил Коку, уверенного, что там диктофон или что-то в этом роде. Но там оказались обглоданные кости в пакете… Кока удивился, но Хачик, еле ворочая языком, объяснил, что он привез из Еревана любимого дога по кличке Фрунзе, который жрет в день три кило мяса и костей, и сотрудники собирают и приносят остатки еды для прожорливого пса. И сейчас в хинкальной Хачик, пока ходил в туалет, тоже успел собрать немного со столов… Вот…

— Не по-ду-мывай, я не людо-еда, люди грры-зусь, арр-ра… — икал он с широко открытыми глазами, вороша объедки сальными пальцами.

— Кто вас знает, сволочей! — захлопнул Кока дверцу и, поделив с шофером найденный четвертной, попросил доставить каннибала в его пещеру.

Через пару дней Хачик позвонил и нарвался на бабушку. Кока, шепнув ей:

— Это он! Дай ему жару! — побежал слушать с другого телефона, как бабушка отчитывает лейтенанта:

— Что вам нужно от моего внука? Мало у нас в стране стукачей, филеров, осведомителей и денунциантов, чтоб еще молодежь привлекать и портить? Сейчас не старое время! Открытая вербовка запрещена законом!

— Тетя-джан, плохой не сделали, эли. Просто подружили, ара, вместе улиц-мулиц ходили… — смущенно пытался объясниться Хачик, но бабушка была непреклонна:

— Если вы не оставите моего внука в покое и еще раз сюда позвоните, я вашему министру скажу, чем вы занимаетесь вместо того, чтобы шпионов ловить и агентурную сеть за рубежом налаживать…