— Не понял!

— Объясняю. Кто такая ваша Тая?

— Художница…

— Не художница, а распутная наркоманка, неизвестно как оказавшаяся работником детского учреждения. И правильно, что ее оттуда забирают!

— В наручниках?

— А в чем еще? В гирляндах из настурций?

— Но ведь это искусство! Нельзя же так… без всякого…

— Можно! Искусство не должно разрушать жизнь. Вы знаете, сколько замечательных государств развалили с помощью искусства?

— Не знаю.

— Одно вы точно знаете!

— Какое?

— СССР!

— Допустим, — согласился Кокотов. — Но Лева? Лева-то не разрушал государство!

— А что ваш Лева? Он элементарно попал под бдительность. Как же, по-вашему, должна поступить нормальная власть, обнаружив хиппи на фотографии, присланной из пионерского лагеря? Или вы, друг мой, не знаете: где хиппи, там беспорядочные половые связи и наркотики…

— Вас больше волнуют беспорядочные половые связи или наркотики? — с комариным сарказмом поинтересовался писатель.

— Меня волнует здоровье общества!

— А если бы Леву посадили?

— Но ведь его же отпустили.

— Это потому, что ему Зэка помогла и чекист попался нормальный.

— Нет, просто ваш Лева еще ничего не успел натворить. И правильно, что прислали чекиста. Среагировали… Поэтому и был порядок.

— И это говорите вы, человек, пострадавший от коммунистов?

— Да, это говорю вам я, человек, пострадавший от своей юной дурости. В молодости мы не понимаем, что порядок важнее свободы. А когда вдруг понимаем, уже поздно, и теперь в любом сквере под ногами шприцы как куриные кости хрустят. СПИД развели — страшно к молодой девчонке подойти!

— Приходится пользоваться старыми боевыми подругами?

— Приходится… — Жарынин оторвал взор от дороги и с интересом поглядел на соавтора. — А вы изменились со вчерашнего вечера! Ишь ты, выпрямила! Откуда вы ее знаете?

— Кого?

— Не паясничайте! Наталью Павловну.

— Встречались. В дурной юности.

— Поня-атно. В общем, так: эту вашу байду про Леву и Таю я снимать не стану.

— Это не моя байда!

— Ну и не моя тоже.

— Что же вы тогда будете снимать?

— Думайте! Вы же сценарист…

— А что мне думать? Снимите моего «Гипсового трубача». Вы же сами говорили: там есть точные детали времени…

— Детали снимать нельзя, мил человек! Нель-зя! Что говорил Сен-Жон Перс об этом?

— Что?

— Талант ходит с микроскопом, а гений с телескопом.

— Вы, как я понимаю, с телескопом?

— Правильно! Я вам не Сокуров, чтобы экранизировать собственное занудство! И я вам не Федя Бондарчук, чтобы фарцевать патриотизмом! Мне нужен расчисленный хаос бытия! Мне нужна история жизни, понимаете? В головах остаются только истории! Вы помните список кораблей в «Илиаде»?

— Нет, конечно…

— А кто похитил Елену?

— Парис.

— Вот вам и ответ!

— Тогда снимите кино про голую прокуроршу!

— Я не стервятник.

— А я не дятел, чтобы попусту колотить по компьютеру!

— Такова участь сценариста. Вы полагаете, Тони Гуэрра не так работал? Феллини гонял его как мальчишку!

— Но вы-то не Феллини!

— Так и вы не Гуэрра! Думайте, Кокотов, напрягайтесь! Или вы способны теперь думать только о ней?

— Ну почему же… — покраснел писатель.

— Да все потому же!

…Наконец стала понятна причина пробки: новенький темно-синий БМВ и новейший серебристый «ауди», как говорится, не поделили трассу, развернувшись при ударе так, что объехать их можно было лишь в один ряд по обочине. Возле битых автомобилей топтались виновные — равномордые, быковатые парни в дорогих костюмах. Оба орали, багровея, в мобильные телефоны. За темными стеклами машин угадывались два юных женских силуэта, тоже чем-то похожих. Гаишник, неторопливо прохаживаясь, внимательно оглядывал диспозицию и обдумывал свой резон. А пробка образовалась оттого, что остальные водители, особенно те, что на стареньких «Жигулях», не только осторожно съезжали на обочину, но еще и притормаживали, с классовым наслаждением любуясь элитным ДТП. Дальше шоссе оказалось почти пустым. Жарынин посветлел лицом и вырвался на оперативный простор, обойдя нескорый длинномер, как легкий сайгак обгоняет тяжелого вола, влекущегося к водопою…

Пока, прея от обиды, Кокотов размышлял, в каких выражениях потребовать, чтобы Жарынин немедленно остановил машину и выпустил его прямо на шоссе, соавторы домчались до Окружной. Пока Андрей Львович придумывал, что сказать наглецу напоследок, прежде чем окончательно хлопнуть дверцей, они въехали в Москву. Пока писатель соображал, каким образом после разрыва вернуться в «Ипокренино» и забрать свои вещи с ноутбуком, они доползли до Третьего кольца. Когда же автомобиль остановился у спортивного комплекса «Евростарт», автор «Гипсового трубача» пришел к мучительному выводу: порвав с садистом режиссером и съехав из дома ветеранов, он навсегда потеряет Наталью Павловну.

— Прибыли! — сообщил Жарынин, выключив двигатель.

— Да? А где мы? — поинтересовался Кокотов голосом проснувшегося ребенка.

— Где надо.

— Симпатичное место!

— Историческое!

Стадион «Старт» был построен в тридцатые годы по самым передовым архитектурным идеям и технологиям того времени. Воздвиг его, между прочим, одноименный завод, выпускавший велосипеды, детские коляски и легкие танки. В ту пору Страну Советов, едва покончившую с неграмотностью, охватил буйный физкультурный энтузиазм. Горько, конечно, сознавать, что бронзовые мускулистые юноши, маршировавшие на спортивных парадах, истлели потом в братских могилах, разбросанных от Москвы до Вены, а налитые женской силой тела их атлетических соратниц состарились до срока от горя утрат, тяжкой работы и послевоенного безмужья… Но ничего не поделаешь — История!

В восьмидесятые на фоне новых стадионов, воздвигнутых к Олимпиаде-80, «Старт» уже выглядел реликтом, словно патефон в витрине магазина «Электроника». Когда же после перестройки, как и следовало ожидать, началась разруха, на футбольном поле затеяли торговлю подержанными автомобилями, а под трибунами открыли магазины запчастей и закусочные, где можно было недорого обмыть удачно приобретенного или счастливо сбагренного четырехколесного друга. В раздевалках поместились оздоровительный центр «Тонус» (сауна с эротическим массажем) и консультация врача-венеролога, а в бывшем кабинете директора оказалось бюро горящих путевок «Пенелопа». За пятнадцать лет рынка, без текущего ремонта и надзора, «Старт» стал напоминать античные руины, заселенные смуглокожими пришлыми племенами, говорящими на своих гортанных наречиях и только при общении с покупателями переходящими на ломаный русский.