В течение месяца, когда я жил с Мадлен, я успел изучить распорядок дня прислуги; сегодня, во вторник, у экономки и садовника был выходной; повар должен был появиться в 16:30 для того, чтобы приготовить ужин. Чемодан, с которым ушла Мадлен, предполагал ее долгое отсутствие; Марта не возвращалась с работы раньше 18:00. Единственным, кто мог спутать все карты, был Эммет.

Перейдя через улицу, я провел небольшую разведку. Передняя дверь была закрыта, боковые окна заперты. Надо было либо звонить, либо вламываться.

Тут я услышал, как кто-то стучит по стеклу изнутри и увидел чей-то неясный силуэт, проследовавший обратно в гостиную. Через несколько секунд раздался звук открываемой двери. Я подошел ко входу и встретился с женщиной лицом к лицу.

Рамона стояла в проходе, в шелковом халате, похожая на привидение. Волосы на голове торчали во все стороны, лицо опухло и было покрыто красными пятнами — возможно, от слез или от пересыпания. В ее темно-карих, таких же как у меня глазах — читалась настороженность и тревога. Она достала из-под полы своего халата дамский пистолет и наставила его на меня.

— Это ты сказал Марте, чтобы она меня покинула.

Я выбил оружие из ее рук; оно упало на соломенного цвета коврик, на котором было написано: СЕМЬЯ СПРЕЙГ. Рамона прикусила губу; ее глаза сузились. Я сказал:

— Марта заслуживает большего, чем убийца. Рамона расправила халат и пригладила волосы.

Реакции, характерные для хорошо воспитанной наркоманки. В ее голосе чувствовалась холодная жесткость Спрейгов:

— Ты ведь не сказал ей, верно?

Подняв пистолет с коврика, я положил его в карман, после чего посмотрел на женщину. Она, должно быть, приняла двадцатилетний запас аптечных препаратов, но ее глаза были настолько темными, что я не мог сказать, сузились ли ее зрачки или нет.

— Вы хотите сказать, что Марта ничего об этом не знает?

Рамона посторонилась и пригласила меня войти.

— Эммет сказал мне, что теперь уже нечего бояться. Он сказал, что ты разобрался с Джорджи и больше к нам не придешь, так как тебе есть что терять. Марта попросила Эммета, чтобы он сделал так, чтобы ты не причинил нам вреда, и он пообещал ей это. Я ему поверила. В том, что касается бизнеса, он всегда держит слово.

Я зашел в дом. За исключением стоявших на полу упаковочных ящиков, гостиная выглядела как обычно.

— Эммет натравил меня на Джорджи, и, значит, Марта не знает, что это вы убили Бетти Шорт?

Рамона закрыла дверь.

— Да. Эммет позаботился о том, чтобы ты убрал Джорджи. Он был уверен, что тот не выдаст меня, — это был настоящий сумасшедший. Видишь ли, Эммет сам по себе трус. Ему самому не хватило смелости сделать это, и он натравил на Джорджи мелкую сошку. И боже мой, неужели ты и правда думаешь, что я позволю Марте узнать о том, на что я действительно способна?

Мучительница по-настоящему испугалась того, что я поставил под сомнение ее материнские качества.

— Рано или поздно она все равно узнает. И мне известно, что в ту ночь она была здесь. Она видела, как Джорджи и Бетти ушли вместе.

— Марта через час после этого поехала к своему другу в Палм Спрингс. И в течение недели ее не было дома. Эммет и Мэдди знают, а Марта нет. И боже, она не должна узнать.

— Миссис Спрейг, вы понимаете, что вы...

— Я не миссис Спрейг, я Рамона Апшо Кэткарт! Ты не должен рассказывать Марте о том, что я сделала, иначе она меня оставит! Она говорила, что хочет жить в собственном доме, а мне уже осталось так мало времени.

Я повернулся к ней спиной, не желая больше смотреть на этот наглый спектакль. В задумчивости я стал расхаживать по гостиной и рассматривать фотографии на стенах: предки Спрейгов в шотландских юбках, Кэткарты, разрезающие ленточки на фоне апельсиновых рощ и пустующих участков земли, готовых к застройке. Маленькая пухленькая Рамона, затянутая в корсет, от которого, возможно, у нее сперло дыхание. Сияющий Эммет с темноволосым ребенком на руках. Рамона со стеклянными глазами, направляющая зажатую в руке Марты кисточку на крошечный мольберт. Мэк Сэннет и Эммет, подставляющие друг другу рожки. Мне показалось, что на заднем плане фотографии, изображавшей группу из Эдендейла, я увидел молодого Джорджи Тильдена — симпатичного и еще без шрамов на лице.

Я почувствовал, как Рамона дрожит у меня за спиной. Я сказал:

— Расскажите мне все. Расскажите, почему.

* * *

Присев на диван, она говорила целых три часа. В ее голосе звучали то злоба, то грусть, то жестокая отрешенность от того, что она говорила. Ее руки постоянно теребили небольшие керамические фигурки, которые она взяла со стоявшего рядом стола. Я изучал стены, разглядывая семейные фото, подставляя их в ее рассказ.

Она познакомилась с Эмметом и Джорджи в 1921 году, когда они были еще простыми шотландскими иммигрантами, стремящимися осесть в Голливуде. Она ненавидела Эммета за то, что он обращался с Джорджи как с лакеем, и она ненавидела себя за то, что не решалась об этом сказать. Она не говорила об этом потому, что Эммет хотел на ней жениться, — она знала, что из-за денег ее отца, но тогда она была скромной домашней девушкой, у которой были весьма туманные перспективы в отношении замужества.

Эммет сделал ей предложение. Она дала согласие и начала супружескую жизнь с безжалостным молодым подрядчиком и будущим королем недвижимости. С тем, кого она со временем стала ненавидеть больше смерти. С тем, с кем она пассивно боролась, собирая на него компромат.

В первые годы их супружества Джорджи жил в комнате над гаражом. Она знала, что ему нравилось трогать мертвые объекты и что Эммет его за это страшно ругал. Тогда она стала травить ядом бродячих кошек, забиравшихся к ней в сад, и подбрасывать их на крыльцо к Джорджи. Когда Эммет презрительно отверг ее желание завести ребенка, она пошла к Джорджи и соблазнила его — радуясь тому, что смогла возбудить его чем-то живым — своим полным телом, над которым Эммет насмехался и к которому притрагивался лишь изредка.

Ее связь с Джорджи была короткой, но плодотворной, в результате появился ребенок — Мадлен. После ее рождения она стала жить в постоянном страхе от того, что проявится сходство с Джорджи. И чтобы успокоить свои нервы, стала принимать прописанные врачом наркотические препараты. Через два года она родила от Эммета Марту. Она посчитала, что предала Джорджи, и снова стала травить животных для него. Однажды за этим занятием ее застукал Эммет и избил за то, что она принимала участие в «извращениях Джорджи».

Когда она сказала об этом Джорджи, он рассказал ей, как спас трусливого Эммета во время войны, — обозвав версию Эммета, утверждавшего, что все было как раз наоборот, ложью. И именно тогда она начала планировать свои спектакли-представления — в которых отомстит ему символически, так тонко, что он даже и не догадается о том, что над ним издеваются.