впитывать их внимание, обмирая от тревожного и сладкого волнения. Поговорить… Но как? Даже если он снова явится на Княжью гору, она сможет лишь обменяться с ним парой слов на глазах у всех, и у отца тоже. Многого тут не скажешь. Но повидаться с ним наедине, при всем ее уме и хитрости, Брюнхильд казалось неразрешимой задачей. И она, и Амунд были слишком заметными людьми, чтобы ускользнуть из-под множества бдительных взоров и не привлечь к себе внимания. Ни днем, ни ночью, когда от Ратных домов ее отделит множество запертых ворот и сторожевых дозоров. Больше им не свидеться до самого его отъезда. Или совсем никогда…

И притом Брюнхильд казалось, что она вовсе не расставалась с Амундом. Его взгляд стоял перед ней, в ушах звучал спокойный низкий голос. Когда он появлялся, что-то менялось в самом воздухе, и Брюнхильд до сих пор ощущала эту перемену. Она была полна его образом, несла его в себе и на себе, и это дарило блаженство.

До вечера она была непривычно молчалива, а ночью ей плохо спалось. Чашу с орлом и богиней она поставила на ларь у своего изголовья и не раз протягивала руку, чтобы ее коснуться, как ее касался Амунд… Ей представлялось, как он коснулся бы ее руки… даже обнял бы ее… было жутко и весело, как прыгать через костер. Но ее влекло в его объятия с такой силой, что мелькнула даже мысль о приворотных чарах. Его взгляд, его голос, проникавший в самую глубину души, изменили в ней что-то важное, невозвратно изменили. Она уже не могла стать той Брюнхильд, которая выезжала в Чернигове на лов, хвалясь перед чужим тогда еще великаном своей смелостью в седле, своими ловчими птицами. Своей хитростью… Прежней Золотистой Брюнхильд не было возврата, а нынешняя могла существовать только рядом с Амундом плеснецким – пусть даже он будет лишь в ее мыслях. По всему телу разливалось ощущение, схожее с болезненной пустотой, голодом самой крови. И утолить эту боль мог только он.

Ничего не выйдет, думала Брюнхильд, осторожно ворочаясь, чтобы не выдать себя перед служанками. Отец никогда не согласится отдать ее за Амунда: ей ли не знать его упорство в своих решениях. Именно сейчас, когда у него остался только один наследник – Рагнар, дать права на киевский стол такому могущественному человеку крайне опасно. Рагнар слаб здоровьем, а Предслав не имеет за собой никого, кроме киян, и то если они признают за мужем Венцеславы и зятем Хельги права на власть. Амунд же силен и сумеет завладеть Киевом, подчинить его земле Бужанской… Поляне вновь утратят независимость… Опасаясь этого, все старейшины поддержат отказ в этом сватовстве…

А еще отец сейчас начнет присматривать ей мужа. Подумав об этом, Брюнхильд даже села на постели. Поражение требует искать новые силы и новых союзников. Где он будет их искать? В Хольмгарде для нее жениха нет – скорее отец попробует высватать Ульвхильд теперь для Рагнара. А какую судьбу назначит ей?

Здесь Брюнхильд ничего не могла и предположить. Но знала: ни на одного мужчину, кроме Амунда, она даже и не взглянет. Теперь они все для нее – как селезни перед орлом. Уже казалось, что она уронит себя, выйдя за кого бы то ни было другого. Но почему?

Потому что Амунд плеснецкий – ее суженый. Мысль эта выступила из сумбура и встала перед Брюнхильд во весь рост. Недаром же она в последние две зимы, когда девушки гадают на суженого, «выезжают» в поле, оседлав ухват или кочергу, чертят черты на снегу, зовут в черно-белую тьму – «кто в поле, кто в чистом?» – и слушают, пока не раздастся стук копыт, пока не явится пророческое видение, – она видела и слышала только его. Но не верила, думала, обманывает ее память, призывая самого чужого и страшного человека из всех, кто встречался. Морочит Темный свет, показываясь в самом чудном облике. А то не было обманом, то было верным указанием судьбы. Те две зимы она уже знала, что ждет не «кого-нибудь», как непросватанные девки, а его одного. Но ранее его можно было увидеть только в Невидье, на Темном свете. А теперь он явился за нею в белый свет.

Наутро, когда Рагнар с отроками-бережатыми[37] садился на коней, возле него вдруг обнаружилась сестра Брюнхильд и ее конюший-угр с ее соловой кобылой.

– А ты куда? – удивился Рагнар.

– С тобой. Я тоже хочу волотовы доспехи посмотреть.

– Тебе-то на что там смотреть? Что тебе до тех доспехов?

– Я тоже хочу знать, правда ли он был такой огромный.

– А отец тебе позволил? – с подозрением спросил брат.

– Стану я его в такое время такой безделицей тревожить! Он и не заметит, а мы уж вернемся. Мы же не одни, с нами Предслав поедет! – напомнила Брюнхильд, видя, что брат колеблется. – При нем свои отроки. Что нам будет? Не к медведю в чащу лесную собираемся!

– А все же…

– Ты что – Ётуна боишься? – Брюнхильд насмешливо распахнула свои яркие голубые глаза. – Ха-ха-ха! Здоровый парень, жениться пора, а боится, как Олежка! Пошел бы тогда с ним в лошадушки поиграл! Небось Предслав его с собой возьмет – ему тоже любопытно.

– Ну… – Скривившись от умственных усилий и сомнений, Рагнар покосился на гридницу, где отец сидел со старцами. Врываться туда и отвлекать его от дел не хотелось. – Как Предслав решит. – Рагнар нашел выход, благо зять был старше. – Если он скажет…

– Поехали уже, тетеря!

– Сама тетеря!

Брюнхильд отпрянула, метнулась к своей лошади, конюший быстро подсадил ее, и вот она уже мчится к воротам. Засмеялась было, но вспомнила, что вся семья «в печали», и смолкла. Рагнар нагнал ее только у ворот Княжьей горы.

У своих ворот ждал Предслав, а рядом с ним на смирной лошадке и впрямь сидел шестилетний Олег Предславич. Брюнхильд первая подскакала к ним.

– А ты куда? – точно так же удивился зять.

– Волотовы доспехи смотреть! Ты вон даже Олежку взял, а я неужто боязливее, чем дитя шестилетнее!

– Олежка – мужчина, хоть и не дорос еще! – Предслав усмехнулся, но, будучи человеком добродушным, спорить не стал. – С тобой брат, ему и ответ держать.

– Поехали скорее!

И Брюнхильд помчалась по широкой тропе вниз по склону, пока отставший брат не услышал, что спрос будет с него.

Княжеских детей заметили издалека, и когда Брюнхильд подъехала, Амунд уже стоял возле двери, готовый помочь ей сойти с коня. В глазах его, когда он взглянул ей в