25 апреля Моро начал свои движения, которые хотя и отличались некоторой сложностью, но все же привели к тому, что 1-мая вся его армия благополучно переправилась через Рейн. Восьмидесятитысячное французское войско расположилось затем по направлению от запада к востоку между Базелем и Боденским озером, угрожая левому флангу неприятеля, фронт которого тянулся по меридиану. Французы сохраняли при этом и готовность атаковать как пути отступления австрийцев, так равно и их огромные депо, необходимость защиты которых затрудняла все их движения. 3 мая австрийцы потерпели поражение под Энгеном и лишились склада в Штоке, захваченного французами. 5-го числа они снова были разбиты под Мосскирхом и 9-го – под Биберахом, потеряв притом еще новые большие склады. После этого генерал Край отступил к Ульму, на Дунае, и первая часть плана Бонапарта была таким образом осуществлена, хотя, правда, и не согласно с его предначертаниями, которые были настолько проникнуты духом авантюризма, что не могли удовлетворять Моро. Кроме того, достигнутые результаты не отвечали ожиданиям Бонапарта. Во всяком случае, общий стратегический итог был тот, что неприятель лишился на время свободы движения в Германии, и Моро был в состоянии послать в Италию отряд, который был нужен для совместных действий с Бонапартом. Отряд этот выступил в поход 13 мая и на пути был усилен частями, присоединившимися к нему в Швейцарии и доведшими его численность до 15–20 тысяч штыков.

6 мая Первый консул, откладывавший свой отъезд до последней возможности из-за желания держать в заблуждении главнокомандующего австрийскими силами в Италии, выехал наконец из Парижа. 15-го числа начался переход через Сен-Бернар, а 20-го вся армия была уже по другую сторону гор. 26 мая французские войска вступили в равнины Пьемонта, и Бонапарт повернул на восток, желая осуществить свою главную задачу – пересечь коммуникационные линии неприятеля и лишить его всякой надежды возвратить их без боя. 1 июня он уже вступил в Милан.

Между тем армия Массены, претерпевая страшный голод, продолжала «отсиживаться» в Генуе, чем значительно увеличивала затруднительность положения австрийцев, державших двадцатипятитысячный корпус под Ниццей и тридцатитысячный – под Генуей. Сверх того с начала кампании из рядов их убыло уже до двадцати тысяч человек. Me лас, не желая упустить добычу, ждал так долго, что не успел вовремя сосредоточить свои силы. Когда же наконец он отдал необходимые приказания, Массена вступил в переговоры об эвакуации Генуи. Начальник австрийского корпуса, чтобы не потерять такого приза, промедлил с исполнением полученного предписания до тех пор, пока дело не решилось окончательно. 5 июня Генуя сдалась, и осаждавшие ее войска, оставив в городе гарнизон, пошли на соединение с главнокомандующим, стягивавшим свои силы к Алессандрии. Бонапарт между тем с половиной своей армии переправился на южный берег По, и 14 июня произошла битва под Маренго. Из опасения, чтобы неприятель не ускользнул, Первый консул слишком разбросал свои силы, и дело приняло сначала столь благоприятный для австрийцев оборот, что Me лас, которому в то время было уже семьдесят шесть лет, вполне уверенный в победе, уехал в два часа пополудни с поля сражения, чтобы отдохнуть. Однако час спустя своевременное прибытие генерала Дезе наклонило чашу весов в другую сторону, и Бонапарт вышел из дела победителем, преграждая неприятелю путь отступления. На другой день Me лас подписал конвенцию, обязавшись в ней очистить всю Северную Италию вплоть до Минчио, за который австрийцы должны были отступить. Все укрепления были при этом переданы Франции, и в числе их только что занятая австрийцами Генуя. В ожидании ответа императора на условия мира, посланные ему Первым консулом, военные действия в Италии были приостановлены, причем обе армии обязались не посылать отрядов в Германию. 2 июля Бонапарт с триумфом вернулся в Париж после своего менее чем двухмесячного отсутствия.

Между тем Моро, узнав о благополучном переходе через Сен-Бернар, снова перешел в наступление. Двинувшись к востоку, он с частью своих сил переправился 19 июня ниже Ульма через Дунай и стал угрожать сообщениям Края с Богемией. В частной стычке, происшедшей в тот же день, французы отстояли занятую ими позицию и взяли в плен пять тысяч австрийцев. На следующую ночь Край эвакуировал Ульм и быстро отступил по северной дороге, избежав таким образом встречи с французами. Моро, не будучи в состоянии пересечь неприятелю путь, двинулся было вслед за ним, но вскоре отказался от преследования, не сулившего особенно благоприятных результатов. Он все еще оставался в неизвестности относительно битвы под Маренго, тогда так австрийцы имели уже о ней известия и, умалчивая о победе французов, сообщили ему о состоявшейся в Италии приостановке военных действий и предлагали сделать то же и в Германии. Догадываясь, что за этим предложением скрываются благоприятные для Франции события, Моро не пошел на соглашение, но, напротив, решился немедленно же обеспечить за своей победоносной армией наиболее благоприятные условия, при которых затем уже можно было бы вступить и в переговоры. Тесно обложив частью своих сил важные придунайские крепости Ульм и Ингольштадт, он с остальными силами переправился через реку и вступил в Баварию. 28 июня он занял Мюнхен, близ которого были затем подписаны 15 июля условия перемирия, весьма сходные с заключенными ровно месяц назад Бонапартом в Италии. Обе враждебные армии отступали за назначенные линии и обязывались не возобновлять военных действий без предуведомления об этом за двенадцать дней. Во все время этого перемирия осажденным австрийским крепостям предоставлялось получать каждые две недели провиант в количестве, соответствовавшем их потреблению, так что в случае возобновления операций они находились бы в том же положении, в каком застали их мирные условия. Две большие французские армии стояли таким образом лагерем на плодородных равнинах Италии и Германии – в мирных областях, лежавших за пределами Франции, которая благодаря этому была избавлена от большей части расходов, вызываемых их содержанием.

Эта короткая и блестящая кампания, представлявшая собой непрерывный ряд успехов французского оружия, должна была расположить к миру обоих участников коалиции. Однако ни один из них не был еще доведен до такого состояния, чтобы вступить в переговоры отдельно от своего союзника. В тот самый день, когда известие о Маренго достигло Вены, но раньше последних неудач в Германии, Австрия возобновила свой договор с Великобританией, по которому обе державы обязывались не вступать в сепаратные переговоры. С другой стороны, Первый консул был решительно против совместных обсуждений условий, так как его постоянной политикой как в кабинете, так и на поле битвы было разделение противников. Для Австрии было весьма важно выиграть время, и потому она отправила в Париж своего посланника, которому поручено было обменяться взглядами с французским правительством, не принимая, однако же, никаких решений. Император также высказался в пользу замирения, а 9 августа и английский посланник в Вене сообщил тамошнему двору о готовности своего правительства войти в переговоры об общем мире.

Тогда началась «словесная война», в которой Бонапарт показал себя таким же тонким дельцом, каким он был искусным воином. Австрия, если не дать ей слишком много времени, чтобы оправиться, была в его власти, но зато Великобритания имела над ним подобное же преимущество в своем господстве на море, составлявшем сильное препятствие к осуществлению страстно лелеемого им плана – восстановления колониальных владений. Остров Гаити оставался тогда лишь в номинальной зависимости от Франции; Мартиника, эта жемчужина Антиллов, была в руках Англии; Мальта и Египет – трофеи бонапартовских предприятий – «отходили» хотя и медленно, но верно. Ради них и ему нужно было выиграть время, так как представлялась большая надежда сделать вскоре такой ход, который должен был если не совершенно обернуть, то по крайней мере серьезно изменить условия игры, привлеча к совместному действию против Великобритании Россию и балтийские флоты. В этой поддержке и возможности довести Австрию до крайности и заключались единственные его шансы на то, чтобы сдержать великую соперницу Франции, так как, почти полный владыка на материке, он не мог с берега распространить свою власть за пределы дальности пушечного выстрела. За весь этот период его корреспонденция изобилует инструкциями о снаряжении флотов, выходе их в море, о выручке Мальты и Египта, о захвате Сардинии посредством экспедиции из Корсики, и Маона – при помощи эскадры, высланной из Бреста. Но с иссякшей морской силой Франции все это не повело ни к чему. Равно оказался бесплодным и его план о крейсерской войне в широких размерах, направленной в различных морях против морской торговли Англии. «Я с прискорбием вижу, – писал он к морскому министру, – что снаряжение флота было принесено в жертву снаряжению большего числа мелких судов». Но ничего другого и нельзя было сделать. Его лучшие адмиралы не были в состоянии вооружать корабли, когда все средства для этого были отрезаны вездесущими крейсерами неприятеля. «Нам никогда не взять Маона, – писал он к испанскому двору в полном разгаре своих триумфов после Маренго, – поэтому объявите войну Португалии и захватите ее провинции, чтобы при начале переговоров о мире вам иметь по возможности полные руки эквивалентов».