– Это личная позиция телеведущего Льва Школьника или это мнение министра культуры Льва Школьника?

Я вздохнул. После известных событий лестничная площадка на нашем этаже превратилась в популярную курилку. Теперь сюда наведывались сверху, спускались снизу и не ленились заглядывать даже из других «останкинских» корпусов. Миша Леонтьев с Якубовичем – и те, пробегая мимо по какой-нибудь служебной надобности, нередко устраивали перекур рядом со студийным павильоном «Угадайки». Но, конечно же, в особенности часто тут ошивался Буба Кудасов со своей коронной байкой «Как я полчаса замещал президента России». День ото дня рассказ его дополнялся все новыми и новыми живописными подробностями, и вскоре уже никто не сомневался, что судьба страны решалась именно на этих десяти квадратных метрах и при непосредственном участии отважного Бубы. Под влиянием этих россказней новое руководство канала даже некоторое время носилось с идеей повесить здесь портрет Волина или, того лучше, открыть памятную дощечку с президентским профилем. Но Старая площадь идею зарубила. И понятно, почему: трудно сочинить надпись под профилем. «На этом месте Президент Российской Федерации П. П. Волин размозжил башку собаководу Фокину»? Не звучит… Впрочем, и без барельефчика народ в курилке не переводился. Были среди них ходоки по культурным делам, которые рассчитывали поймать министра вне его рабочего кабинета. Случались тут родители, мечтающие пристроить чад на мое шоу. Сюда же регулярно заглядывали и репортеры в надежде раскрутить меня на эксклюзив: для правительства Клычкова, пусть даже сильно омоложенного и европеизированного, министр-шоумен оставался фигурой экзотической. Похоже, и сегодня труженица пера надеется подловить меня на слове. Ну ладно.

– Это личная позиция телезрителя Льва Школьника, – сказал я, наклоняясь к самому диктофону. – Не более того. Министерство же культуры, как вам известно, не вмешивается в работу телеканалов – ни метровых, ни дециметровых, ни кабельных… И, предваряя ваш следующий вопрос, говорю: «Нет». Что бы ни сочиняли ваши коллеги, я не собираюсь уходить с телевидения. Так и напишите.

Сказанное было чистой правдой. Рано или поздно, при Волине или уже при другом президенте, меня все равно опять попрут из министров. Но вот телевидение в моей жизни, надеюсь, по-прежнему останется. И не только потому, что рулить культурой в России примерно такое же вдохновляющее занятие, как и наполнение решетом бездонной бочки. Просто, боюсь, меня никогда не радовал пост большого начальника. Мне всегда хотелось руководить маленьким, веселым, конкретным и не очень глупым процессом – таким, как моя «Угадайка». Власть приходит и власть уходит, а шоу продолжается всегда.

Китель был узковат в плечах, шинель попахивала нафталином, фуражка с непривычки натирала лоб, а в ботинки приходилось класть две стельки, чтобы ступни не выскальзывали. Однако в целом я был доволен. Мне нравился мой нынешний статус. Я имел право ходить в штатском, но предпочитал форму. Должна быть наглядность, черт возьми. Хоминес амплиус окулис, квам аурибус кредунт. Менты больше верят зрению, чем слуху.

– Ждем тут, – велел я водителю Кирилычу, а порученцу Валере, сидящему на переднем сиденье, скомандовал: – Будь начеку. Смотри в оба. И не пропусти их, когда появятся…

Ожидание было недолгим. Уже минут через десять после того, как Дима продал несколько экземпляров «Листка», явились попрошайки в погонах. Один воровато огляделся, другой подступил к продавцу газет. Начинался наезд по классической схеме. Только мы ее сейчас поломаем – в другой раз никому неповадно будет.

– Вперед! – сказал я Кирилычу, и наш скромный «BMW», преодолев двести метров дороги, со свистом приткнулся у бордюра.

Валера выскочил из машины, распахнул заднюю дверцу. И на свет явился я, Виктор Ноевич Морозов, во всем своем грозном и карающем генеральско-милицейском величии.

Менты вытянулись во фрунт и оцепенели. Дима, предупрежденный заранее, потер ладоши: он обожал эти сеансы борьбы с мелким рэкетом. Как и я, он не надеялся отучить всех ментов трясти всех уличных торговцев. Но, если прав академик Павлов и условные рефлексы – медицинский факт, то хотя бы уличных продавцов газет рано или поздно обязаны оставить в покое. Охотой на вампирчиков в ментовских погонах я занимался добровольно, из любви к справедливости. Пускай я надел мундир и принял звание, но за своих коллег, работников прессы, болею по-прежнему. Надеюсь, и они ко мне так же. Гратиа гратиам парит. Рука руку пиарит.

Полчаса я зловещим голосом объяснял двум попрошайкам, что с ними будет в следующий раз, если товарищ генерал застанет их за этим постыдным занятием, которое позорит наши славные органы. После чего я громко свистнул, и мы с Димой понаблюдали, как оба пристыженных соколика несутся прочь, подбирая полы шинелей.

– Ну как сегодня успехи? – поинтересовался я.

И раньше, когда мы оба торговали газетами возле метро, Дима относился ко мне с подобающим уважением. А после того, как я согласно специальныму указу Президента Волина вырос в звании от майора запаса до генерал-лейтенанта милиции и получил редакторское кресло в новой ведомственной газете с приличным бюджетом, юноша уж тем более не отказывался мне помочь. В том числе и с промоушеном.

– Десять штук продал, Виктор Ноевич, – бравым голосом доложил Дима. – Расхваливаю ее вовсю. Да и народ сам начинает соображать потихоньку, что газета ваша ничего. Каждый день по новому покупателю прибавляется. До «Листка», понятно, далеко, но берут уже, берут. На той неделе буду не пятнадцать, а двадцать штук заказывать… Только вот название, вы не сердитесь, многих отпугивает.

– Название как название, – строго сказал я. – До революции вот были «Полицейские ведомости», и ничего, хорошо расходились.

– Да нет, это я так, к слову, – стушевался Дима.

Честно говоря, я и сам чувствовал, что с названием у меня что-то не совсем в порядке. «Свободная милицейская газета» – звучит неплохо. Достойно, красиво, увесисто. Но все же у меня было странное ощущение, что одно слово тут лишнее. Хотелось бы только понять, какое именно.

Дверь распахнулась, и на красный ковер моего рабочего кабинета со скрипом и веселым дребезжаньем заехала мотоколяска.

– Буэнос диас, Роза Григорьевна! – поприветствовал я бабушку Марисабель ее любимым конспиративным именем.

Ради ее удобства я велел оборудовать Кремль наклонными пандусами для комфортного проезда коляски по всем его закоулочкам.

– Буэнос диас, Павел Петрович! – расцвела благодарной улыбкой новая руководительница администрации Президента России.

Как и во времена нашей совместной работы на благо советской внешней разведки, она проявляла в общении со мной немалый такт. Едва бабушка выяснила, каким образом обращался ко мне покойный Собаковод, она тут же напрочь отказалась от фамильярных «Паши» и «Пашеньки». И, сколько я ее потом ни уговаривал, именовала меня с тех пор только по имени-отчеству, даже когда при наших беседах не было посторонних. Саму троицу главных заговорщиков она презрительно не удостаивала имен вовсе: мертвому Фокину приклеила прозвище Эль Перреро, мертвому Желткову – Эль Ниньо, а живой Соловьев, переехавший из тюремной больницы в элитную психушку, получил, конечно же, кличку Эль Марьячи.