Ну где же он, мой муж?.. Ты не видел моего мужа, Казим?..

И тут же, со всех сторон, оглушающее:

Ауауаууууууу!..

Псы Манат завыли во всю глотку, разом, невыносимо пронзительно и злобно.

Истошно заорав, айяры подскочили и с воплями, путаясь в шароварах и полах бурок, припустили вниз по тропе.

Аааааа! Прочь, прочь из проклятого места!

Вслед им послышалось тихое, укоризненное:

Где же мой муж?.. Джундуба, я знаю, ты придешь за мной…

Айяры, вопя на пределе легких, неслись вниз по склону.

С грохотом протопав по деревянному настилу над водостоком, задыхаясь, побежали мимо глухих заборов.

Уже не орали во всю глотку, только в груди надсадно свистело. А может, ветер зудел.

Влетев на – слава предвечному огню! – ярко освещенную базарную площадь, ушрусанцы врезались в толпу и только тогда перевели дух.

На них оборачивались. И поджимались, уступая дорогу, – хотя куда бежать теперь, Казим с Ибрахимом и сами сказать не могли. Главное, огни кругом! Люди! Дышат, ходят, видно их! Факелы трещат, овцы блеют! Хорошо! Жизнь!..

– Эй, брат! Казим, брат! Ибрахим, брат! Эй!

Совсем хорошо! От навеса чайханы к ним спешили товарищи!

Казим едва не упал в объятия Ваки:

– Ф-фух, огнем клянусь, я такого еще не видел, пусть задерет меня волк в ущелье, в бога же ж в душу, клянусь пометом Варагн и тысячи дивов!..

– Эй, как кричишь! – фыркнул Ваки и крепко хлопнул товарища по бурке, подняв облачко пыли.

Повылезавшие из чайханы заржали – во завернул! Побалтывая стаканчиками с чаем – ведь как были сюда побежали, с чем в руках сидели, так с ковриков и вскочили, – все пошли обратно под навес.

– Подожди, не хочу чаю! Ничего не хочу! – отбивался Ибрахим. – Где Алхан? Побратим мой где?

Обтянутая дорогим сукном спина Ваки напряглась и закостенела.

А когда Ваки обернулся, стало видно, что и лицо у него такое же – твердое, как из камня. И глаза – холодные. Ваки тихо сказал:

– Помолчи, брат. Не надо трепать языком на площади.

Ибрахим открыл и закрыл рот, а у Казима сердце камнем ухнуло в желудок и принялось бурно толкаться с кишками.

Все вернулись в чайхану. Последние посетители успели разойтись, хмуро косясь на широко, вразвалку ступающих айяров. Ушрусанцы сели тесным кружком, сдвинув головы.

– Мы нашли его мертвым в углу двора. Под дровами, – тихо сказал Ваки.

– К-как?..

– Лисица учуяла – залезла во двор и тявкать начала, подкапываться… помоечная тварь, думали, за отбросами копает, а она повизгивает, аж заходится…

– Это что же, кто-то разобрал поленницу, положил Алхана в углу, а потом накидал сверху дров?!..

– То-то и оно, – сжал челюсти Ваки. – Что во дворе полно народу было…

– А остальные? – быстро спросил Ибрахим. – Местные? Продавец фиников и…

– Нашли под крыльцом собственного дома. Запах пошел. Сняли половицы и…

– А… тот, другой?

– Куда пошел, там и отыскали. Куфия поверх всего в отхожем месте плавала…

Все сглотнули и запереглядывались.

– Это что ж, выходит, их за то, что они финики и девок нам продавали?

– Нет, – вдруг хрипло выдавил Казим. – Это не местные.

– А кто? – жестко спросил Ваки. – Мы тут с братьями подумали: надо брать по десять человек и распинать на столбах – пока не сознаются, кто…

– Это не местные, – четко повторил айяр. – И вообще не… человек.

– Чего?

– Это мертвая баба, про которую по приезде рассказывали.

– Чего?

– Которая по айванам шлепает и монистом звенит.

– Чего-ооо?.. Баба мертвая? Из ихних страшилок?! – рявкнул Ваки.

Казим рыкнул и ахнул, все вздрогнули, подняли головы – и увидели, что Ваки крикнул слишком громко. Слонявшиеся вдоль навеса местные, как один, развернули головы и уставились на айяров с перекошенными от ужаса лицами.

– Ты, брат, лучше не кричи так сильно, – тихо сказал Ибрахим. – Потому как эту бабу мы только что у старой каабы встретили.

Разинув рты, все обернулись к нему.

– Всё как они рассказывают. Про мертвую бабу, которую от мужа в пустыне похитили, наигрались, а потом убили и прикопали неведомо где. Браслеты звенят, и следы остаются. Женские, босой ножки. И только мертвые вдоль дороги стоят и кругом – тишина…

Все согласно ахнули и зачесали в затылках.

– В-вот ведь как знатно мы за сладким в Таиф съездили… – пробормотал Ваки и тоже поскреб в голове, сдвигая набок папаху.

Крики айяров затихали далеко внизу – ушрусанцы наверняка уже перебежали мостки над вади и влетели на улицы городка.

Звяк. Легкая ножка шагнула вперед.

Тарег медленно повернул голову.

И негромко сказал:

– Приветствую вас, почтеннейшая. Чем могу быть полезен?..

Призрачная женщина в разорванном на груди платье не ответила. Только пошатнулась, устало прикрывая ладонью лицо. Спутанные, незаплетенные волосы мотались густыми прядями.

Вдруг перед камнем захрустело – причем не щебенкой. А так, словно под тяжелой поступью крошились кости.

Ударил колючий, мощный порыв ветра. Пламя факелов легло набок, зачадило длинными темными языками – и с хлопками погасло.

Темноту входа в пещеру разрезал высокий, непроницаемо черный силуэт. Высокие длинные уши стояли торчком, длинные когтистые руки богиня расслабленно опустила к бедрам. И прищурила большие красные глаза:

– Как ты смел явиться без подарков и жертвы, сумеречный наглец?..

Нерегиль поднялся на ноги и чуть склонил голову:

– Приветствую, госпожа.

Манат оскалила острые, блестящие от слюны клыки:

– Я обглодаю твои кости, маленький сумеречник!..

В ответ Тарег молча поднял руки и раскрыл на шее ворот рубашки:

– Люди сделали со мной вот это, госпожа.

Манат прищурила сочащиеся алым светом глазищи, увидела удавку Клятвы и зарычала.

По хребту продрало таким обжигающим, склеивающим губы холодом, что Тарег пошатнулся. А за спиной прошелестело:

– Ну надо же… Нас почтил своим присутствием Страж Престола…

Нерегиль прикрыл глаза и сглотнул.

Он знал, кто сейчас стоит за спиной. Этот голос принадлежал не призрачной женщине.

Этот голос принадлежал Второй Сестре. Ее называли Уззайян. Всемогущая. И не зря.