он принялся за банки, которые давали ссуды под обеспечение драгоценностей. Но и эти поиски не увенчались успехом.

После Ростова К. принялся за Кишинев, но и тут счастье не улыбнулось ему. Наконец, он перенес свою деятельность в Одессу.

И тут, при осмотре залогов в городском ломбарде, К. наткнулся на ряд вещей, несомненно принадлежащих Гордону. Кем-то были заложены два кольца с бриллиантами, золотой портсигар и толстая золотая цепь. Эти вещи, заложенные под одну квитанцию, носили на себе отметку «3. Г.» и числились в представленной Гордоном описи, копией которой был, конечно, снабжен и К. При этом открытии администрация ломбарда, своевременно уведомленная, пришла в замешательство и принялась отговариваться случайным недосмотром. Во время этих препирательств К. заметил, что местный оценщик все как-то вертится вокруг него, словно хочет что-то сказать. К. состроил ему обнадеживающую, поощрительную улыбку, и, ободренный ею, оценщик уловил минуту и шепнул:

– Вы в какой гостинице стоите?

К. так же тихо назвал свою гостиницу.

– Ужо я к вам вечерком наведаюсь! – и с этими словами оценщик деловито принялся пощелкивать на счетах.

К. был сильно заинтригован и с нетерпением принялся ждать визита. Поздно вечером, в одиннадцатом часу, послышался робкий стук в дверь, и в номер вошел оценщик. Держал он себя сначала неуверенно и даже робко, но К. быстро обворожил его своей простотой и приветливостью.

– Ну и жарища же! – сказал оценщик, усаживаясь в кресло. – Одиннадцатый час вечера, а душно, словно в полдень!

– И не говорите! – отвечал К. – Особенно мне, петербуржцу, не привыкшему к югу, – просто невмоготу!

– А вы постоянно изволите жить в Питере?

– Постоянно, я ведь служу там.

– При сыскной полиции состоите?

– Да, я чиновник сыскной полиции.

– Так, так! Хорошее, интересное дело.

– Да, ничего. Пожаловаться не могу.

– А много ли изволите получать жалованья?

– Какое там. Всего три тысячи в год. Впрочем, вы ведь человек посторонний, скрываться от вас не буду: кой-какие доходишки имею.

– Ну, известное дело! Без этого нельзя, – поощрительно сказал повеселевший оценщик.

– А по какому делу, позвольте вас спросить, вы ко мне пожаловали?

– У меня к вам дело немалое и серьезное. Да только, знаете ли, как-то всухую плохо беседовать. Позвольте вас попотчевать ужином и винцом, за стаканом ловчее нам будет разговаривать.

– Что же? Я и в самом деле проголодался, давайте поедим и выпьем! Только угощенья мне не надо: закажем, что каждый хочет, и заплатим всякий за себя.

– Да что там говорить, велик расход, подумаешь! Впрочем, как хотите.

После нескольких рюмок водки оценщик заговорил:

– Сегодня мне в ломбарде неловко было с вами говорить, уж больно много было народу, тут и члены правления, и директора. А все же по вашему делу я мог бы помочь. Конечно, ломбард случайно промигал и принял ворованные вещи. Ведь в каждом деле бывают ошибки. Но ежели бы он и известил полицию, то какая бы от этого выгода была вам и мне? А награда обещана большая! Так и в бумаге сказано.

– Да, двадцать тысяч рублей! – сказал со вздохом К.

– Вот видите, какие деньжищи! – и оценщик залпом выпил стакан мадеры. – Стало быть, ежели мы с вами откроем вора, то и награда будет не ломбарду, а нам. Я вам все это прямо говорю, так как худого здесь ничего нет; я в этом деле не причастен, конечно, но, раз помогу вам в вашей работе, стало быть, половина награды по совести мне?

– Все это так, конечно! Но заклад-то на предъявителя, как при таких условиях найти вора? – сказал К.

– А это уж мое дело, не беспокойтесь! Обещайте поделиться честно, и я вам говорю – найдем!

– Ну что же? Если действительно поможете, то половина ваша!

– Так по рукам? – спросил повеселевший оценщик.

– По рукам! – отвечал К.

Допив бутылку и начав другую, оценщик приблизил свое кресло и таинственно заговорил:

– Я знаю человека, заложившего у нас вещи! – и, просмаковав произведенное этими словами впечатление, продолжал: – Есть тут в Одессе некая Любка Звезда, ее чуть не весь город знает, «шьется» она все больше с «гречьем» (водится с греками). Так вот, эта самая Любка недели две назад явилась в ломбард с каким-то хромым греком, последний и заложил вещи. Да уж что ж тут скрывать, раз вместе дело сделаем, – сказал охмелевший оценщик, – я тут же у этого грека приобрел по сходной цене пару колечек. Как обделаем дело, так одно будет ваше, а другое мое. Делиться – так делиться! Я человек справедливый и честный!

Они уселись на извозчика и помчались на Малый Фонтан.

Оценщик указал дом и даже квартиру Любки. Видимо, он прекрасно был с нею знаком и, может быть, не раз даже обделывал с ее помощью темные делишки.

К. записал номер дома, а затем заявил:

– Ночь такая чудная! Не пройтись ли нам пешком?

– С удовольствием! – согласился оценщик.

И они отпустили извозчика.

К. стал раздумывать: «Пожалуй, из этого мошенника ничего больше не выудишь. Он, несомненно, косвенный участник в этом деле, а потому осторожнее будет его немедленно арестовать». Придя к такому заключению, К., завидя невдалеке городового, схватил оценщика за шиворот и принялся кричать:

– Караул, грабят!

Подбежавший городовой дал свисток, из-под земли вырос другой, и К. с оценщиком повели в ближайший участок. Тут дело разъяснилось. Оценщик был арестован, а К. с двумя агентами ночью же произвел на его квартире обыск. Кроме двух колец, о которых говорил задержанный, ничего другого не нашли. Отправились с обыском к Любке, но и у нее ценностей обнаружено не было, но зато нашлось письмо, присланное ей из Севастополя неким греком Геропулосом, в котором последний писал: «Известите хромого, что в четверг, в два часа дня, я выезжаю в Смирну на пароходе "Амфитрида"».

До отправления парохода у К. оставалось каких-нибудь десять часов времени, а посему он немедленно же ночью дал срочную служебную телеграмму Севастопольскому сыскному отделению об аресте при посадке на «Амфитриду» грека Геропулоса. К четырем часам дня был получен ответ об исполнении предписания, и К. выехал в Севастополь. Здесь, явившись в сыскное отделение, он прежде всего спросил о том, что было найдено при арестованном.

Оказалось, что ничего, кроме письма (впрочем, весьма конспиративного содержания) в Константинополь с кратким и еще, видимо, недоконченным адресом на имя какого-то Сереодиса в Галату.

– Да вы его хорошо обыскивали? – спросил К.

– Нет, довольно поверхностно.

– Необходимо сейчас же самым тщательным образом снова обыскать его, – сказал К.

Принялись за обыск, и, к великому смущению начальника Севастопольского отделения, вскоре были обнаружены на греке целые «залежи» бриллиантов во швах его платья,