У фарисеев строго блюли закон, запрещавший входить в Храм с деньгами, товарами или даже в обуви, но левиты нарушили его, признав истинно святыми только само святилище и внутренние дворы, в отличие от Двора Израиля и Женского двора, а Двор язычников вовсе приравняли к любому кварталу в старом Иерусалиме. Что же до базилики, построенной Иродом в южной части Двора язычников, то к ней давно уже относились как к входному коридору, где торговали для удобства паломников, почитавших за тяжкий труд карабкаться на Масличную гору, чтобы на рынке под кедрами купить голубей, агнцев и других животных для жертвоприношений. Эта торговля повела за собой другую, и в базилике стали менять деньги. Конечно, для этого тоже нашлась веская причина. Римляне оставили за собой право'чеканить золотые и серебряные монеты с изображением императора и надписью: «Ти-берий Цезарь Август, первосвященник, сын бога Августа», которые по закону нельзя было приносить в Храм, так что евреи, собиравшиеся купить что-нибудь в базилике и имевшие при себе только нечистые деньги, должны были сначала обменять их на чистые. За чистые принимались некоторые чужеземные и медные монеты, чеканившиеся при Ироде, с еврейской символикой.

В базилике Иисус стал у входа, хлопнул в ладоши, призывая к тишине, и попросил учеников сделать то же самое. Возле него собралась толпа любопытных. Тогда он громким чистым голосом прочитал им из Книги пророка Иеремии:

Слово, которое было к Иеремии от Господа: стань во вратах дома Господня и провозгласи там слово сие и скажи: слушайте слово Господне, все иудеи, входящие сими вратами на поклонение Господу. Так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: исправьте пути ваши и деяния ваши, и Я оставлю вас жить на сем месте. Не надейтесь на обманчивые слова: «здесь храм Господень, храм Господень, храм Господень». Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя Мое?

Вот, Я видел это, говорит Господь. Пойдите же на место Мое в Силом, где Я прежде назначил пребывать имени Моему, и посмотрите, что сделал Я с ним за нечестие народа Моего Израиля.

И ныне, так как вы делаете все эти дела, говорит Господь, и Я говорил вам с раннего утра, а вы не слушали, и звал вас, а вы не отвечали, — то Я так же поступлю с домом сим, над которым наречено имя Мое, на который вы надеетесь, и с местом которое Я дал вам и отцам вашим, как поступил с Сило-мом. И отвергну вас от лица Моего, как отверг всех братьев ваших, все семя Ефремово.

Ты же не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и прошения, и не ходатайствуй предо Мною, ибо Я не услышу тебя.

Три раза он повторил это, а ученики стояли рядом и призывали народ прислушаться к нему. Толпа увеличивалась, Торговые ряды опустели. Тогда Иисус сказал:

— Иудеи из времени Иеремии не прислушались и не покаялись, и слова Божьи стали правдою. Храм был разрушен. В девятый день месяца Ав он был разрушен огнем. Но люди очистились в водах Вавилона, и Храм восстал вновь, еще более прекрасный, чем прежде, но и прежние мерзости возродились тоже. Народ Израиля, Господь наш обесчещен в Его собственном доме! Чья это вина? Виноваты сыны Левия. Слишком много они берут на себя, беря себе всю святость за счет остальных израильтян. Разве не сказано в четырнадцатом псалме, что не может находиться на Святой горе тот, кто серебро свое дает в рост? И разве это место не часть Святой горы? И все же долгое время сыны Левия оскверняют его, лишь свои покои держа в неприкосновенности. Они закрывают глаза на зло и говорят: «Мы ничего не видим», — хотя грузчики с нечистыми товарами уже давно превратили внешние дворы в переходы из одного квартала города в другой. Сколько же еще терпеть? Оглянитесь вокруг. Посмотрите на Господень дом! Пока вы медлите, от него ничего не останется, ни одного камня. — Говоря так, он привязал веревку к крюку, и все смотрели на него. А потом он крикнул: — Кто со мной? Кто? Этой плетью я очищу дворы от грязи!

И все ученики, кроме Иуды, завопили:

— Господи, мы с тобой! Толпа тоже воодушевилась:

— Мы с тобой!

Иисус двинулся к торговцам и менялам.

— Прочь, прочь отсюда или на всю жизнь попомните мою плетку!

Торговцы принялись торопливо складывать свои товары, ибо они знали поговорку: «Один паломник — не беда, а беда-то — толпа». Зато председатель гильдии менял смело выступил вперед и, суя в лицо Иисусу бумагу, стал кричать:

— Читай здесь, господин, если ты умеешь читать! Это разрешение от самого казначея Храма, зятя самого первосвященника! Он дал нам его за то, что мы четыре раза в год платим ему тысячу шекелей в законных деньгах. Ты, что же, считаешь себя выше казначея?

— Ах, ты не ставишь Бога Израиля над казначеем и первосвященником? — возмутился Иисус. — Так узнай же мою плетку.

Он принялся крушить столы менял, и деньги посыпались на пол — золото, серебро, медь. Менялы в отчаянии бросались за своими деньгами, вытаскивали их из-под ног толпы и кричали, как женщины при родах. Ученики Иисуса открыли клетки и выпустили на волю всех голубей. Барашки, натыкаясь на людей, с блеянием бегали по базилике. Паника охватила торговцев, потому что в толпе все-таки нашлось несколько человек, которые со смехом хватали деньги и ловили птиц, хотя никто не потерял стыд настолько, чтобы отобрать у испуганных менял сразу много денег, правда, это не помешало их председателю сокрушаться потом, что гильдия лишилась за один день месячного дохода.

Иисус на этом не остановился. Он разогнал торговцев в других дворах тоже, пока не остановился перед чертой, за которую мог зайти только левит. С ним было уже несколько сот людей, которые подхватили его крик:

— Разве Храм — это вертеп разбойников?

Все получилось так, а не иначе, потому что большую часть сторонников Иисуса составили галилеяне, уже давно возмущавшиеся менялами и торговцами в базилике, а еще больше грабительскими ценами, которые те заламывали, чтобы не разориться из-за установленных казначеем высоких налогов.

Когда слухи о беспорядках дошли до первосвященника, он воспринял их довольно спокойно.

— Паломники — люди горячие, — сказал он казначею, — да и торговцы в базилике, наверно, перестарались, вот и получили за свою жадность. Так или иначе, очищение внешних дворов Храма неплохо говорит о религиозных чувствах населения. Зато хуже некуда — о его уме. Никто серьезно не пострадал, и теперь, когда что случилось, то случилось, мы должны воспользоваться великолепием Храма и достойным поведением левитов, чтобы предотвратить будущие беспорядки. У меня нет ни малейшего желания пускать в ход дубинки. Если призвать стражу, они совсем обезумеют и возьмутся за ножи, а нам придется обратиться за помощью к римлянам. Тогда уж точно быть великой беде.

— Однако, святой отец, — спросил казначей, — что нам делать с торговцами? Пускать их завтра в Храм?

— Лучше не надо.

— Они понесут большие убытки. И Храм тоже. Честные паломники рассердятся, если не смогут поменять деньги или купить птиц.

— Зато торговцы научатся довольствоваться малым. а паломники, у которых не хватит сил взбираться на Масличную гору, вскоре поймут, как невыгодно иметь слишком чувствительную совесть. Нет, пожалуй, я прикажу запретить всякую торговлю в Храме до конца Пасхи.