— Я и не смеюсь. Хорошая женщина, если ей не жалко дорогой жемчуг для чужой дочки. Хорошие люди должны жить долго.

— Не мучай себя воспоминаниями. Ты справишься. Господь не оставит тебя.

— Все всерьез, — твердо произнес Сергей, словно и не услышав последних слов священника. — Все, что мы делаем сейчас, — все всерьез, Алексей. И осталось совсем немного. Идем. Нам теперь на «Сокол».

Он принял какое-то решение, вдруг догадался Алексей.

Это была самая длинная твоя нить, Меняла. Восемь месяцев ты метался по стране. Наплевав на опасность, поднимал старые связи, лгал, уговаривал, угрожал. Дважды нить событий рвалась, и дважды ты начинал сначала — но худо-бедно мир менялся, подчиняясь тебе. А время шло.

Помнишь? Оставалось немного, и только одно ты не мог сделать сам: сбросить белую хризантему со смотровой площадки у Ниагарского водопада — ровно в полдень определенного дня. Тебе, судимому, дорога в Америку была закрыта; тогда тебя свели с Фаридом Гараевым.

Лощеный бизнесмен с первого взгляда показался скользким типом, но выбора не было: никто, кроме Гараева, не собирался на Ниагару.

В конце концов, сбросить в полдень хризантему в водопад — что может быть проще?

Помнишь? Тот американский полдень был ночью Москвы. Алена спала; ты держал в ладонях исхудавшую руку жены и чувствовал, как в клубок событий все увереннее вплетается твоя нить. Вот ушла на дно посреди Даугавы нагруженная камнями лодка. Вот кладбище под Ереваном, прутья ограды на восточной стороне выкрашены в зеленый цвет, и остро пахнет свежая краска. Вот Чкаловская лестница в Нижнем Новгороде, на сто шестнадцатой снизу ступеньке лежит сдобная плюшка… Томск, Тула, Вена, Дрезден…

Помнишь, Меняла? Ты ждал чуда — а за окном вставал скупой городской рассвет.

Хризантема не упала в Ниагару.

Ты помнишь чувство вины, раскаяние и безнадежность, и горечь неминуемой утраты? Пытаясь изменить мир, ты оставил ее наедине с болезнью; помнишь, как пытался просить прощения?

— Ты меня прости, — шептала она.

Больше ты не отходил от нее — до самого конца.

Помнишь, Меняла, как стоял перед стеной колумбария?

Веселый Фарид вернулся в Москву через неделю после похорон Алены.

— Почему цветок-то в водопад не кинул? — очень спокойно спросил ты.

— Обижаешь, брат! Все сделал! Самый лучший бросил!

Нож, привычное оружие, рыбкой скользнул в твою ладонь из рукава, и рука не дрогнула. Лезвие по рукоять вошло в правый бок Фарида Гараева. Раз, другой. Третий.

— Лгать нехорошо, — объяснил ты упавшему телу.

Тебя арестовали там же, над трупом. Ты не сопротивлялся.

* * *

Екатеринбург, улица 8 Марта…

*

Киев, Золотые ворота…

*

Волгоград, Мамаев курган…

*

Станция «Сокол», Московский метрополитен,

24 сентября, четверг, 3.08

— Я убил не одного человека, а двоих. Двоих, Алексей. Еще я убил Алену.

Станция опустела; тусклое ночное освещение только подчеркивало копящуюся в углах темноту. Длинные, мучительно изогнутые тени колонн расчертили перрон, и давила призрачной тяжестью земля. Подземелью не нравились эти двое, что поначалу долго молчали на скамье, а заговорили, лишь когда на станции не осталось никого больше. Подземелье не хотело слушать надтреснутый, временами срывающийся голос.

— Мою Алену… Я мог ее спасти. Мог даже после того, как проклятая хризантема не упала в водопад! Я… — Сергей на миг зажмурился, — я успевал построить новый аркан. Цепочка событий была совсем короткая, и почти все — в Москве. Ерунда — срезать ветку ели, разбить витрину… и убить шесть человек. Шестерых неизвестно кого! Алена моя…

— Но геомантия не требует человеческих жертв.

Потемневшие, запавшие глаза Менялы полнило давнее горе.

— Это не жертвы. Это события, которые меняли мир. Хреновый из меня геомант, Алексей, но я не увидел другого пути! И я…

— Господи сохрани! Ты не…

— Я отступил. Предал. Сдался. Бросил ее. Испугался, что сделаю все, но какая-нибудь дохлая хризантема опять не упадет куда нужно… а мне уже никогда не отмыться. Испугался, что она не захочет потом и смотреть на меня. Потом! Как будто оно у нас было, это «потом». Испугался, что она простит мне все. Алена умирала — а у меня язык не поворачивался даже попросить прощения… — Он до хруста сжал кулаки. — Прощения просила она. Она — у меня! За что, Алексей, ты знаешь? За что?

Беспомощность вопроса кольнула отца Алексея в сердце.

— Знаю. И ты знаешь тоже. Ты поймешь.

— С пониманием у меня еще хуже, чем с правами. За четыре года не понял, — Сергей безнадежно покачал головой. — Я не очень умею понимать такое. К счастью, больше и не надо. Нам с тобой осталось сделать две вещи. Наверху, одновременно. Помнишь, я говорил, что понадобится твоя помощь? Выйдем, как только откроется метро. У тебя часы есть? Без десяти минут шесть напишешь на стене павильона метро имя нашей мелкой. Полное, сокращенное — не важно. Держи мел.

Священник задумчиво покрутил мелок в руках.

— Почему «больше не надо понимать»?

— Да потому, что мертво это все… то есть она же не вернется, если я пойму. Я просто так спросил. Ей все было легко, Алексей — понимать, доверять. Она говорила, мне тоже станет легко, когда я поверю, что она меня любит, но я не успел… ладно, проехали.

— Есть слова, которые нельзя держать в себе. Есть память, которая не уходит. Но нет боли, которая не притупляется. И нет вины, для которой невозможно заслужить прощения.

Меняла кивнул, но в глазах плеснула и спряталась чертовщинка-решение.

«Что он задумал?»

— Сергей?

— Ничего. Спасибо тебе… Я покемарю часок, все равно ждать.

Тишина запорошила станцию. Алые светящиеся цифры над входом в туннель сменяли друг друга, отмечая ход времени. Секунды катились сквозь пальцы Алексея, как бусины четок, и казалось, время тоже замкнуто в кольцо.

— Пора. Время, — сказал геомант, когда часы показали пять. — Прикроешь нас, чтобы не прикопались на выходе?

— Да, конечно. Но, выйдя на «Соколе», мы окажемся практически под окнами Цитадели. — Алексей встал. — Лучше держись от меня на расстоянии и не подавай вида, что мы знакомы.

— Само собой.

— А что должен будешь сделать ты?

— Так… мелочь. — Геомант потянулся, разминая затекшую спину. — За минуту до того времени, что я назвал тебе, на шоссе напротив метро машина собьет человека насмерть. Вот этим я и займусь.