Далее летописец пересказывает воспоминания самого Семена Толбузина о поездке в Италию и переговорах с архитектором. «Многи, рече (рассказывал посол. — Н. Б.), у них мастери, но ни един избрася (вызвался ехать. — Н. Б.) на Русь, тъй же въсхоте, и рядися с ним по десети рублев на месяц давати ему. И хитрости его ради Аристотелем зваху, рече Семион (Толбузин. — Н. Б.); да сказывають, еще и Турской де царь звал его, что в Цареграде седить, того ради. А там деи церковь сказал в Венецеи святаго Марка вельми чюдну и хорошу, да и ворота Венецейскыи деланы, сказываеть, его же дела, вельми хитры и хороши. Да и еще деи хитрость ему казал свою такову: понял де его к себе на дом, дом де добр у него и полаты есть, да велел деи блюдо взяти, блюдо же деи медяно, да на четырех яблокех медяных, да судно (сосуд. — Н. Б.) на нем яко умывалница, якоже оловеничным делом, да нача лити из него, из одново на блюдо воду, и вино, и мед, — егоже хотяше, то будеть.

Да то деи слыша князь их думу его, не хотяше пустити его на Русь; занеже деи не тот ужь у них князь, кой посла отпускал, тот деи умер при нем, а того деи поставили не княжа роду, ни царьска, но избравши всеми людьми умных и храбрых людей пять, или шесть, или десять, да велять, зерна наметив, вкинуть в судно, акы в ступку, а зерна деи белы, да выняти деи велели малому дитяти, егоже деи до дващи выметь зерно, того поставили. (Действительно, в эти годы венецианские дожи сменялись довольно часто: Кристофоро Моро (1462–1471), Никколо Трон (1471–1473), Никколо Марчелло (1473–1474), Пьетро Мочениго (1474–1476). — Н. Б.).

И ездил деи в ыной град их к нему, да просил с поношением (подношением, даром. — Н. Б.), и дружбу великаго князя высказывал, — едва деи его отпустил, яко в дары.

Глаголють же еще, святая де Екатерина лежить у них, не вемь (не ведаю. — Н. Б.), та ли мученица, или ни, толико свята. А град той трижды море поимаеть на день, коли взыграется. А место деи то, коли сказывают у них сторожилцы и книжники, исперва не велико было, да много де в море каменем приделали хитроки (умельцы. — Н. Б.), где Венецея град стоить.

Глаголють же каменей у них 12 самоцветных, а говорять деи, что карабль с человеком занес к ним ветр, и они деи пытали у него, что есть, и он деи не сказал им, и они деи хитростью уведали у него, да ум отняли волшебною хитростию, да взяли у него.

Взял же с собою тъй (тот. — Н. Б.) Аристотель сына своего, Андреем зовуть, да паропка (парубка, мальчика. — Н. Б.), Петрушею зовуть, поиде с послом с Семеном Толбузиным на Русь» (27, 301–302).

В этом замечательном в своей непосредственности рассказе причудливо перемешаны бахвальство вернувшегося из далеких стран посла перед домоседом-книжником с бахвальством самого Аристотеля перед доверчивым и неосведомленным московским послом. Семен Толбузин уверяет всех в том, какую неоценимую услугу он оказал великому князю, подрядив Аристотеля. В свою очередь, маэстро, набивая себе цену и вместе с тем явно потешаясь в душе над варваром, уверяет его в том, что он является создателем самых красивых зданий в Италии.

Примечательна и цена, которую Аристотель запросил за свою работу. Для тогдашней Руси 10 рублей, которые мастеру были обещаны каждый месяц, — огромная сумма. Очевидно, контракт был подписан на 5 лет. Именно столько потребовалось итальянцу на постройку собора. Вероятно, Аристотель потребовал весомый задаток. Значительные суммы пришлось потратить на подкуп местных властей, не желавших отпускать мастера на чужбину. Толбузин особо отмечает это обстоятельство в рассказе о своем путешествии. Действительно ли это было так или же Семен, следуя примеру государя, решил нажиться, преувеличив собственные расходы, — истории неизвестно.

Кем же на самом деле был этот Аристотель Фиораванти, строитель Успенского собора московского Кремля? Вот как описывает его биографию современный исследователь:

«Фиораванти происходил из семьи болонских архитекторов. Дата его рождения приближенно определяется как 1420 год. Имя Аристотеля Фиораванти впервые появляется в местной хронике под 1437 годом, когда он участвовал в подъеме колокола на башню Палаццо дель Подеста. В 1447 году он носил звание ювелира. В 1453 году он вновь поднимал колокол большего размера на ту же башню. В этом же году он был назначен инженером болонской коммуны, после чего руководил ремонтом крепости в Пьюмаццо. 1455 год принес Фиораванти славу как инженеру: он успешно осуществил передвижку башни Маджоне в Болонье и выпрямление колокольни при церкви Сан Бьяджо в Ченто. Вслед за этим он приглашен в Венецию, где под его руководством была выпрямлена колокольня церкви Сант Анджело; однако через четыре дня после этого колокольня рухнула, и Аристотелю пришлось во избежание неприятностей покинуть Венецию. До 1458 года оставался в Болонье, занимаясь выпрямлением и ремонтом городских стен и обводнением рвов. В 1456 году он был избран старшиной болонского цеха каменщиков. В 1458 году Козимо Медичи пригласил его во Флоренцию для работ по передвижке колокольни, но поездка, видимо, не состоялась; известно лишь, что Аристотель уклонился от этой работы, сославшись на необходимость изучения грунтов.

В конце 1458 года Фиораванти покинул Болонью, поступив на службу к миланскому герцогу Франческо Сфорца, где он пробыл до 1464 года. Аристотель мало работал в самом Милане, где имеются сведения лишь о его участии в решении вопросов устройства стропил в Оспедале Маджоре. Основная его деятельность в этот период — прокладка судоходных и ирригационных каналов в Парме, Сончино, Кростоло, инженерные работы по обводнению реки Олона, а также освидетельствование мелких ломбардских крепостей и замков, возможно, с какими-то работами в них. Кроме того, с разрешения миланского герцога он выезжал в Мантую для выпрямления наклонившейся башни. В 1464 году он предложил феррарскому герцогу устройство медного фонтана, украшенного эмблемами герцога. В 1459 и 1461 годах Фиораванти делал короткие выезды в Болонью. Что он делал во время первой поездки — неизвестно, во второй раз его вызывали для выпрямления городской стены.

В 1464 году он вернулся на родину и был назначен архитектором болонской коммуны. В сохранившемся документе о его назначении от 14 декабря этого года он торжественно назван архитектором, равного которому нет не только в Италии, но во всем мире. Резкий контраст пышным формулировкам этого документа составляют сведения о последующих работах Аристотеля в Болонье. Он выполнял ремонт и приспособление для канцелярских нужд отдельных помещений палаццо дель Подеста, незначительные работы в палаццо дельи Анциани и дель Легато, ремонт крепостных стен Болоньи, постройку барбакана между воротами Сан Феличе и делле Ламе, починку в принадлежавших Болонье малых крепостях, укрепление стен хора монастыря Сан Доменико в Болонье и, вероятно, участвовал в возведении там же библиотеки. Наиболее крупная работа — строительство водопровода в Сан Джованни ин Персичето и Ченто (длина 42 км). По выражению Туньоли Паттаро, „работа Аристотеля на родине фатально была рутинной“. (Имеется в виду его работа в Болонье после 1464 года.)

В январе — июне 1467 года Аристотель Фиораванти был в Венгрии по приглашению короля Матьяша Корвина. Принято считать, что он был занят строительством укреплений против турок по южной границе Венгрии; имеется также указание в болонской хронике о возведении им мостов через Дунай. В 1471 году Фиораванти был вызван в Рим для перевозки так называемого „обелиска Юлия Цезаря“ к собору Петра, но эта работа не состоялась из-за внезапной смерти папы Павла П. В конце того же года он отправился в Неаполь для перемещения или подъема затонувшего около мола „ящика“, скорее всего, остова корабля. Начиная с 1472 года известия об Аристотеле Фиораванти становятся отрывочными. В феврале 1473 года он был арестован в Риме по обвинению в чеканке фальшивой монеты либо ее распространении, а затем освобожден от должности архитектора болонской коммуны. Вероятно, незадолго до своего отъезда в Россию Фиораванти вновь завязал отношения с миланским герцогом, о чем свидетельствует посылка им в Милан из Москвы с сыном Андреа кречетов и письма, на которое 24 июня 1476 года ему был отправлен ответ от имени герцога. Если верить летописному сообщению, то Фиораванти, прежде чем принять приглашение в Россию, получил подобное приглашение от турецкого султана. Создается впечатление, что Аристотель настойчиво искал возможность покинуть ставшую для него слишком беспокойной родину…» (129, 45^6).