— Фу, Сэм, что за выражения!

— Верно. «Не говори зла». Прошу прощения. Очень не хочется нарушать одно из правил твоего достойного поклонения папаши.

Пятый этаж.

— В тот день твоя мать хотела, чтобы твой отец умер, рассчитывала на это; она списала его со счетов. Кто трахался с блондином? Твоя мать или Картер? А может, они обе? Черт, готов поспорить, что тот тип окучивал обеих, пока ты играл со своей штучкой в углу.

— Сэм, выбирай выражения!

— Пошел ты, Бишоп. «Черт» — не ругательство.

Бишоп вздохнул:

— Сквернословие и богохульство — признак слабого ума, а я точно знаю, что тебя можно считать каким угодно, только не слабоумным. Наверное, ты уже придумал, как расквитаться с парнем, который застрелил твою жену. Как его фамилия — Кэмпбелл? Ты ушел, хладнокровный и великодушный, но я видел, как гнев и ненависть выжигают тебя изнутри.

— Не все стремятся отомстить.

Бишоп хихикнул:

— Представь, что вас с ним заперли в одной комнате и сказали тебе, что никаких последствий не будет, что бы ты ни сделал. И ты бы не причинил ему боли? Не всадил ему пулю между глаз? Не достал бы нож и не разрезал его от шеи До паха и не смотрел, как он истекает кровью? Не обманывай себя, Сэм. Во всех нас живет одно и то же.

— Но не все соответственно действуют.

— Некоторые действуют, после чего мир становится лучше.

Портер усмехнулся:

— Может, если бы ты не был таким мерзким маленьким засранцем, твоя мать не бросила бы тебя. Может быть, их троица учла бы и тебя в своих дальнейших планах. Ты мог бы жить с новым папочкой и двумя мамочками на те деньжищи, которые они спрятали в своих банковских ячейках.

Бишоп тихо рассмеялся:

— Наверное, твои друзья из пятьдесят первого участка сговорились сегодня оставить дверь камеры Кэмпбелла открытой на ночь… Впустят тебя туда с черного хода, чтобы ты мог без помех поболтать с ним по душам. Если утром окажется, что он повесился в камере, кому какое дело? Никто не станет плакать, если одним гадом на свете станет меньше. Ты этого заслуживаешь, верно? За все, что он сделал.

— Как его звали по-настоящему — того блондина?

Сначала Бишоп не ответил; потом, после треска помех, в рации снова послышался его голос:

— Луис Керби.

— Твоя мать и миссис Картер с самого начала собирались сбежать с Луисом Керби.

— Да.

— И твой отец в их планы не входил.

Бишоп промолчал.

— Откуда твоя мать и миссис Картер вообще знали Керби? — Портер упорно продолжал светский разговор. Ему плевать было и на Керби, и на Картеров, и на родителей Бишопа. Главное было в другом: пока Бишоп разговаривает с ним, он не причиняет боли Эмори. Его задача — тянуть время, чтобы он как можно дольше не трогал Эмори.

Бишоп снова защелкал микрофоном — пять раз, двенадцать раз.

— Керби работал с Саймоном Картером в одной фирме, в операционном отделе; наверное, именно он отвечал за вывод денег. Скорее всего, они вдвоем задумали поделить денежки и скопировать документы, которые послужили бы для них страховкой.

— Никто не станет гоняться за несколькими миллионами, рискуя спалить всю лавочку.

— Совершенно верно.

— Но Керби как-то обвел Картера вокруг пальца с помощью твоей матери, — продолжал Портер. — И своего напарника тоже. Прихлопнул его как муху.

— Саймон Картер плохо обращался с женой; она увидела выход и воспользовалась им. Наверное, мама согласилась ей помочь, а напарник Керби просто стал случайной жертвой.

Портер почувствовал, что по ноге течет теплая струйка, и опустил голову; швы снова кровоточили. Он зажал рану рукой и продолжал подниматься.

— Ты увидел на фургоне фамилию Толбот и запомнил ее на всю жизнь?

Молчание.

— Бишоп!

— Отец учил меня не приступать к делу без тщательно разработанного плана. К шестнадцати годам у меня было несколько фальшивых удостоверений личности. Их нетрудно раздобыть, если постоянно живешь в приемных семьях. Там я познакомился со многими начинающими преступниками. Правда, я старался не пачкаться, избегал драк и наркотиков. Сосредоточился на одной цели и в конце концов достиг ее: устроился на работу к Толботу. Я никуда не спешил. Начал стажером и постепенно продвигался по служебной лестнице. Я всегда неплохо обращался с компьютерами, наверное, это настоящий дар, так что у меня ушло совсем немного времени на то, чтобы попасть в отдел компьютерных технологий. Я быстро понял, как действовал Саймон Картер. Он сам упростил мне задачу. Воруя документы, он оставлял копии на их же серверах. Оставил их под носом у своего руководства, под фамилиями вымышленных клиентов. За два года я уже собрал все то же, что и он, и даже больше. Мистер Картер собрал сведения о нескольких десятках преступников по всему городу; самым старым досье было почти двадцать лет. Он не только подробно описал их преступления, он также любезно зафиксировал факты перехода денег из рук в руки. Они были плохими людьми, Сэм. Читая досье, я видел все — от азартных игр до сексуального рабства. Все они были связаны круговой порукой. Я столкнулся с настоящей паутиной зла; с подпольной сетью. Днем я работал на Толбота, а ночами по кусочку складывал головоломку.

— В шестнадцать лет ты уже жил самостоятельно?

— Я поселился в пустующем многоквартирном доме на западной окраине. Делил квартиру еще с пятью ребятами, с которыми познакомился в приюте. Все лучше, чем приемные дома. Не перебивай меня, Сэм. Это невежливо.

— Извини.

Бишоп продолжал:

— Все преступники входили в эту огромную паутину, а в центре паутины сидел один человек; он участвовал во всем.

— Толбот.

— Возможно, моего отца убил напарник Керби, но на спусковой крючок нажимали все те люди, — торжественно произнес Бишоп. — И главным образом, Толбот.

— Скольких ты убил? — спросил Портер. Он поднялся на площадку девятого этажа и совсем выбился из сил.

— Сэм, я тоже не чист. Но я делал то, что было необходимо сделать.

— Ты убивал невинных людей.

— Невинных людей не бывает.

— Дай мне поговорить с Эмори, — снова попросил Портер.

Десятый этаж.

— Эй, а хочешь послушать кое-что забавное?

— Конечно.

Пронзительный крик послышался и сверху, и из крошечного динамика рации, которую Портер держал в руке, — леденящий кровь крик боли, такой душераздирающий, что у него самого заболело сердце.

— Лучше поторопись, Сэм. Давай-давай!

Дверь была закрыта.