Крабы вдруг с металлическим посвистом спрятали клинки.

– Шип! Шип! Шип!

– Ладно, – сказал с трудом Драккайнен. – Шип.

У повозки были утыканные шипами борта из почерневшего дерева, укрепленного железными полосами. Шипы были даже на колесах. Откинулся клапан и раскрылся ему под ноги. На его внутренней части были железные ступени.

– Ладно, – повторил Драккайнен. – Поехали.

С высоты ему открывался хороший вид на скопления тел, пытки, гудящий огонь и клоачные ямы и на ворочающихся между всем этим татуированных несчастных. Крабы впряглись и потянули скрипящую повозку через ад, полный шума, писклявых, какофонических тонов флейт и волынок.

– В музыкальном аду никак не обойтись без аккордеонов, – пробормотал Драккайнен.

Повозка ехала среди безумия, Змеи цеплялись за спицы и обода колес, пытались взобраться на борт, распарывая тела о шипы, после чего отпадали, и колеса катились по ним.

Шип показался за изгибом долины. Окруженный горами, под мрачным небом. Напоминал немного гигантскую вьющуюся стаю птиц – или торнадо. Великанское, торчащее в небо веретено.

– Милость Божья, что оно такое? – прошептал Драккайнен.

– Шип! Шип! Шип!

Вблизи, когда он вылез из повозки, оказалось, что Шип и вправду был лишь движением. Гигантским фракталом из железа. Вращающимися обручами, косами, маятниками, зубчатыми колесами и эксцентриками. Все это вертелось вокруг себя и друг друга, с шумом, который напоминал о гигантских роторах. Порой это напоминало астролябию, порой – веретено, а иногда – какой-то часовой механизм.

– Шип! Шип! Шип!

– Вы сбрендили? Я туда не пойду, оно ж меня порубит, – рявкнул Драккайнен.

И тогда что-то изменилось.

Обручи начали приостанавливаться, косы и маятники – раскачиваться, и объект принялся менять форму, словно монструозный пазл из кованого железа и мостовых элементов. Гигантские формы проворачивались с шумом воздуха и оглушающим скрежетом, а потом, одна за другой, замирали, выстраиваясь плоскими ощетинившимися огромными шипами уровнями и создавая своего рода мост. Он был недвижим, но поверхность его в любой момент могла разделиться и распасться, превратясь в путаницу крутящихся элементов.

А по этому мосту вышагивал высокий мужчина с зачесанными на затылок темными волосами, одетый в темный костюм и черную рубаху, с наброшенным на плечи плащом.

– Кто ты! – крикнул он на языке Побережья. – Откуда знаешь слово «Акен»? Что делаешь на Земле Змеев?!

– Доктор ван Дикен, я полагаю? – сказал Драккайнен по-английски и спрятал меч в ножны.

Тот окаменел.

– Грим! – сказал. – Загримировали тебе глаза! И нос! И даже уши!

Развернулся:

– Прошу за мной.

За спиной Драккайнена раздался слитный скрежет десятка клинков.

Первый шаг решил дело.

Ван Дикен вышагивал, вея полами плаща, а мост распадался сразу за Драккайненом, разделялся снова на маятники, шестерни и вращающиеся, будто лопасти, клинки. Там, где они шли, были видны железные стены и коридоры, но за спиной все было движением, вращением, свистом и скрежетом вертящихся частей.

Комната была округлой и стальной, как и все здесь. Вызывала мысль о викторианском пароходе или локомотиве. Кованая железная мебель, украшения, а между ними – шипы, пол, похоже выложенный из треугольных элементов – будто стальных зубов. Все это могло в любой момент распасться в хаос и движение обращающегося железа.

– Господин ван Дикен, – начала Драккайнен. – Я – спасательная группа. Приехал вас эвакуировать.

– Эвакуация… – сказал ван Дикен. – Через четыре года, четыре месяца и двадцать два дня. Эвакуация.

– Где остальные?

– После происшедшего на станции нас уцелело четверо. Мы пошли каждый своей дорогой.

– Почему?

– Было слишком опасно. Каждый продолжал миссию, как ему казалось правильным. Присаживайтесь, господин…

– Драккайнен.

– Драккайнен. Скандинав?

– В некотором смысле, я из средней Европы. Финляндия, Польша, Хорватия.

– Средняя Европа… То есть Восточная, верно? Непослушные провинции России. Изменчивые, прокапиталистические, ксенофобские, шовинистические, недисциплинированные. Такие себе сельские мудрецы из страны медведей. К счастью, это другой конец космоса, господин Драккайнен. Мы можем не обращать на это внимания.

– Что произошло на станции?

– То, что всегда происходит, когда темные люди оказываются перед лицом прогресса. Открытия, которые делают возможным все, а они их прячут в свой консервативный ящик. Будущее принадлежит отважным. Тем, кто не боится менять мир. Изменения – соль жизни. Мой дом – исключительно изменения. Он их символ. Вы заметили?

Драккайнен поднялся.

– Расскажете мне об этом по дороге. Собираемся.

– Выпейте коньяка. У меня здесь есть все, в том числе коньяк. Ох, прошу прощения, вы наверняка предпочтете водку. Посмотрите только.

Ван Дикен отворил шкафчик и достал две хрустальные рюмки.

– Этот мир дает неограниченные возможности. Парадокс состоит в том, что те, кто здесь живет, слишком темны, чтобы ими воспользоваться. Однако некогда они это умели – вы видели, что они сделали с горами? Захватывающе! Magnifique! Только взгляните: поднимаю рюмку – видите, как она потеет? Как орошается изнутри? Это делаю я. А propos, вы ведь видели моих «сверчков»? Видите, как она делается тяжелой? Наполняется. Я создал водку. Холодную. Прошу, не бойтесь. Как там у вас говорится? «На здоровье»?

Драккайнен взглянул на рюмку:

– Отсюда и Босх? Вы его создаете? Зачем?

– А вы не понимаете? Создаю, потому что хочу. Потому что этот мир дает мне такую власть. А Сад – чудесная аллегория власти, какой, по мнению Босха, Господь обладает над людьми. Ад и Небеса. Сад наслаждений и Сад страданий. У меня есть мой народ. Народ, из которого я выковываю нечто новое. Я делаю так, что они проходят исторические изменения. Из средневековых троглодитов с мечом – в Новых Людей! В этой долине вы видели процесс воспитания. Награда и наказание. Те, кто наказан, мечтают о награде. Те, кто был награжден, знают, за что сражаются, у них есть мотивация.

– Но зачем?

– Потому что это власть, господин Драккайнен. Я – власть. Я – бог. Так неужели вы полагаете, что я дам себя увезти на ту тесную, грязную, перенаселенную планету, чтобы там кто ни попадя говорил мне, что я должен делать? Размахивая заплесневевшей буржуазной демократией? Затхлыми понятиями добра и зла?

Он сплел руки на покрытом узорами стальном столе и склонился к Драккайнену:

– Скажите мне, где я ошибся? Вы должны были попасть в Змеиную Глотку. Отчего мои люди там вас не нашли?