Казалось, при мысли о мученической кончине он немного воспрял духом. Когда прибыли в Джермазино, он выглядел почти счастливым. Его стражи развели огонь и приготовили ужин. Он завел с ними разговор, и создавалось впечатление, что он чувствует себя не пленником, а гостем этих людей. Его попросили засвидетельствовать, что с ним обращались хорошо. Он охотно написал на листе бумаги: «Сегодня, в пятницу, 27 апреля, на площади в Донго я был арестован бойцами 52-й бригады имени Гарибальди, — слова размашисто ложились на бумагу, — обхождение со мной во время и после ареста было хорошим».

Муссолини сел за стол. Он был голоден и ел с аппетитом. Во время ужина и после него он беседовал с охранниками в той манере, в которой словоохотливый преподаватель поучает неопытных студентов. Вернее, беседа больше походила на лекцию. Он рассказывал молодым людям о своей поездке в Россию, о полете над бескрайней степью; он говорил о Сталине как о выдающейся личности, и о России, которую считал настоящим победителем в войне; он разъяснял сущность большевизма и национал-социализма; предсказывал крушение Британской империи. Охранники слушали его, не перебивая. Кем бы он ни был сейчас, но в течение последних 20 лет он управлял ими, это нельзя было сбрасывать со счетов. Один из охранников, молодой человек по имени Мариони, рассказывал, что в «отдельные минуты Муссолини выглядел взволнованным, но страха не было на его лице. Казалось, собственная судьба его не волновала». Он сказал мне и моему приятелю: «Юность прекрасна, да, прекрасна!» Мой приятель улыбнулся на эти слова, а Муссолини продолжил: «Да, да, поверьте мне, юность прекрасна. Я люблю молодежь, даже если она поднимает против меня оружие». Затем он достал золотые часы из кармана и отдал нам со словами: «Возьмите на память обо мне».

В одиннадцать часов он сказал, что устал и хочет спать. Они отвели его наверх в маленькую комнату с зарешеченным окном. У окна стояла кровать. Джорджио Буфелли, говоривший с Муссолини в машине по пути сюда, заметил черный предмет, высунувшийся из кармана дуче. Он принял его за рукоятку пистолета и робко указал на это. Муссолини покорно достал предмет из кармана и показал его. Это был футляр от очков. Буфелли закрыл дверь и запер ее на засов.

В это время в Донго происходило следующее. В одной из комнат ратуши граф Беллини обнаружил Кларетту Петаччи. Ее задержали, так как при ней не оказалось паспорта, подтверждающего испанское подданство. Она уверяла, что является сестрой испанского посла в Республике Сало и что она заехала так далеко в горы, чтобы расспросить деревенских девушек, что они думают о судьбе Кларетты Петаччи в случае ее ареста партизанами. Беллини сообщил ей, что Муссолини арестован, но она сказала, что никогда с ним прежде не встречалась.

«Я знаю, кто вы», — произнес Беллини.

Ему уже стало известно, что человек, выдававший себя за испанского посла, был Марчелло Петаччи. Дальше препираться не имело смысла. Она спросила графа, что с Муссолини. Беллини ответил, что он в надежном месте и изолирован от окружающих. Кларетта пристально посмотрела на него и за тем спросила: «Кто вы? Друг?».

«Я ваш враг», — ответил Беллини.

«Я понимаю, — возобновила разговор Кларетта, кусая ноготь, сломавшийся еще в дороге, — что вы все меня ненавидите. Вы думаете, что я пошла за ним исключительно из-за денег и власти. Это неправда. Я люблю его бескорыстно. Я пожертвовала собой ради него. Я старалась быть полезной ему». Затем она спросила с горячностью: «Вы не могли бы кое-что для меня сделать?».

«Что?».

«Я хочу, чтобы меня поместили в одной камере с ним. Я хочу разделить с ним судьбу. Если вы думаете его убить, убейте и меня».

Граф Беллини пристально посмотрел на Кларетту, она тоже не отводила взгляд. Он был в замешательстве. Такого поворота он не ожидал. Он повернулся и молча вышел из комнаты.

Молодой партизан, посланный из Донго в Комо, чтобы сообщить о задержании Муссолини, добрался туда в половине седьмого вечера. Так как никого из членов Комитета национального освобождения ему найти не удалось, он передал информацию Джино Бертинелли, юристу, незадолго до этого назначенному префектом города. «Немедленно возвращайся назад, — сказал он юноше, выслушав его сообщение, — и передай своему командиру, что Муссолини необходимо как можно скорее переправить в более безопасное место где-нибудь в горах, иначе его опять найдут и освободят. Я же постараюсь связаться с Миланом». Гонец поспешил обратно в Донго, чтобы передать новые инструкции графу Беллини, но он к тому времени уже распорядился перевести Муссолини в Джермазино.

Тем же вечером информация о том, что Муссолини находится в Джермазино, достигла барона Джованни Сарданьи, близкого друга генерала Кадорны. Сарданья являлся полковником итальянской армии, накануне Комитет национального освобождения назначил его комендантом города. Сарданья немедленно попросил соединить его с генералом. Связь с Миланом была плохая, поэтому пришлось долго ждать. Наконец удалось связаться с полковником Паломбо, начальником штаба генерала Кадорны.

«Сегодня днем возле Донго арестован Муссолини, — доложил Сарданья, — что нам делать? От меня ждут распоряжений. Что я должен передать нашим людям?»

«Я не могу ответить вам прямо сейчас. Нам уже сообщили об аресте. Я вам позвоню позже и передам указания».

«Хорошо. Но прошу вас поторопиться».

«Да, конечно. Однако в данный момент я ничего определенного сказать вам не могу. Я сам позвоню вам позже».

В половине двенадцатого раздался звонок. На этот раз звонил не Паломбо. По телефону передали текст распоряжения Комитета национального освобождения в Милане. В сообщении говорилось: «Как можно скорее доставьте Муссолини и иерархов в Милан».

Перед тем как выполнить распоряжение Комитета, Сарданья решил еще раз связаться с полковником Паломбо.

«Послушайте, — сказал он ему, как только удалось установить связь, — мне понятен приказ, но мне бы хотелось, чтобы вы его повторили устно». По словам Сарданьи, гораздо легче было отдать приказ о переводе Муссолини в Милан, чем выполнить его. В распоряжении Сарданьи было не так много людей, на которых он мог положиться. Поэтому возложить выполнение приказа он мог только на небольшую группу специально подобранных для этой цели партизан. Им предстояло ночью добираться до Донго, минуя дорожные заграждения. Можно было бы доставить Муссолини водным путем, но вопрос упирался в то, где раздобыть подходящий катер. «Я вынужден признать, — твердо сказал Сарданья, — что все это представляется слишком рискованным делом».

«Да, пожалуй, — согласился с ним Паломбо, — но в таком случае вам необходимо найти безопасное место, где бы Муссолини мог быть размещен хотя бы на некоторое время».

В конце концов они договорились, что Муссолини надо перевести из Джермазино в Блевио, небольшую деревушку, расположенную в семи километрах к северу от Комо. Там, в большом уединенном доме, выходившем окнами на озеро Комо, жил друг барона Сарданьи, богатый промышленник Ремо Кадематори. Сарданья позвонил Кадематори и сказал, что ему необходимо укрыть на вилле одного человека. Его должны привезти на катере со стороны Мольтразио этой ночью. Сарданья не назвал имени человека, но сказал, что если кто-нибудь поинтересуется, то следует ответить, что это английский офицер, раненный в бою. Кадематори не стал допытываться, но инстинктивно почувствовал, что речь идет о Муссолини. Кадематори вышел из дома. Старый садовник пошел вместе с ним, чтобы составить компанию. Ночь была холодной. Кадематори уселся на ступеньки сарая, где хранились лодки, и стал напряженно всматриваться в темные воды озера.