столько ужином, сколько поздним сытным полдником: главным блюдом была тонкая нарезка лосося в сопровождении седла барашка и холодного вареного окорока. Вдобавок обилие хлеба, тостов и сконов, тарелки с овсяными лепешками, выпечкой и шортбредом, большой кусок сыра, блюдо с печеньем и, наконец, дрожащее розовое бланманже. На столе было достаточно еды — и Уолди частенько обращал на это внимание, — чтобы кормить обычную семью целую неделю. И теперь, усаживаясь за стол, он продолжал добродушно призывать Мюррея последовать его примеру.

Несмотря на погруженность в собственные мысли, Дэвид не мог не заметить, что предприниматель ведет себя более радушно, чем обычно, а вот его жена — значительно суше. Некрасивое лицо миссис Уолди было настороженным и расстроенным, сидела она на своем стуле очень прямо с видом, заметно отличающимся от ее обычной теплой снисходительности. На его замечания она отвечала без воодушевления и, казалось, бдительно следила за мельчайшими оплошностями.

— Дэвид, передайте мистеру Уолди уксус! — В голосе ее сквозила непривычная нотка упрека.

Однако Изабель была более, чем всегда, откровенно нежна. Она надела новое голубое платье с глубоким вырезом и кружевной окантовкой на коротких рукавах. Было ясно, что она хорошенько потрудилась над своим обликом и щедро полила себя новыми духами «Жокей-клуб». В манерах Изабель сквозила уверенность помолвленной молодой женщины, ее кукольные голубые глаза собственнически смотрели на Дэвида всякий раз, когда он бросал на нее взгляд. Он даже заподозрил, что ее рука, задерживаясь под столом, была готова соединиться с его рукой.

— Вы даже не попробовали шортбред, — надула она губки. — А я его специально для вас пекла.

Он откусил кусочек, и краска удовлетворения разлилась по ее лицу. Мюррей вопреки себе был тронут. В нем не было никакого тщеславия. Неожиданно он почувствовал, что ее привязанность к нему была тем, чем стоило дорожить. Пусть Изабель не наделена ни грацией, ни остроумием, зато она благоразумная девушка общепринятого образца, в общем-то не лишенная привлекательности при всей яркости румянца и пышности фигуры. Сегодня вечером она так исхитрилась с прической, что ее черты утратили тяжеловатость, а губы — капризную опущенность.

— По части шортбреда Изабель — мастерица редкая. — Предприниматель одобрительно кивнул, сам угостившись печенькой.

— Да, — подтвердила миссис Уолди. — От ее выпечки меня никогда не пучит!

Выражение лица Изабель изменилось, и, осуждая грубость, она укоризненно взглянула на мать. Эта достойная женщина постоянно оскорбляла изысканную натуру своей дочери.

Изысканность Изабель была своеобразна: она физически не выносила любые, даже незначительные неблагопристойности жизни, будь то, скажем, слова «пот» или «слюни» даже в надлежащем контексте или волосы на кистях отцовских рук, тянущихся погладить ее, — все даже отдаленно грубое.

Долгое время она жаждала влюбиться и пыталась осуществить это с разными молодыми людьми Ливенфорда, которые, памятуя о положении ее отца, с готовностью ухаживали за ней. Увы, в каждом случае вмешивалась физическая непереносимость. Молодой Эдвард Моват, сын пастора, признанная и достойная партия, вызвал ее недовольство тем, что воротник его пиджака был постоянно усыпан перхотью. Мунго Кроуфорд, студент-медик и наследник отцовской практики, был отставлен потому, что как-то, целуя ее, ткнулся языком в ее губы. Что до молодого Дикки, то Изабель, оставшись одна в святилище своей спальни, раскачивалась взад и вперед во вселенской муке: «Да ни за что на свете! Меня от одного его запаха тошнит!»

А потом появился Дэвид Мюррей, обходительный, красивый и вообще «прелесть». В нем (ищи не ищи!), ах, в нем ничто не претило ей. И вот, избавившись от своей навязчивой идеи, Изабель возвела Дэви в образец. Истый сэр Ланселот. Она ловила каждое его слово, купалась в солнечном свете его улыбки и тоскливо вздыхала в его отсутствие.

Нынче вечером, впрочем, Дэви улыбался ей мало. У него крепло подозрение: что-то потаенное и неминуемое нависло над обильным столом. И в самом деле, когда с едой было покончено, Уолди с женой неприметно обменялись взглядами. Миссис Уолди встала:

— Пойдем, Изабель! Дадим твоему отцу с Дэвидом покурить. Они присоединятся к нам в гостиной попозже.

— Но, мама, — возразила Изабель, кривя губы, — я предпочла бы остаться с Дэвидом.

— Цыц, цыц! — вмешался Уолди, глядя на дочь с любовной укоризной. — Уж на минутку ты наверняка можешь его оставить.

— Тогда позволь мне дать ему сигару прикурить, — капризно попросила Изабель.

Она принесла большую серебряную коробку и устроила целую церемонию, забыв, что Уолди тоже хочется покурить, пока от двери не долетел укоризненный голос матери:

— А отцу твоему, Изабель? Уж будь так любезна.

Когда мужчины остались одни, Уолди, держа сигару влажными губами, подмигнул Дэвиду — очень весело и по-мужски — и достал из буфета виски. Налил обоим по глотку, потом со вздохом откинулся на спинку стула, созерцая остатки пиршества, — сытый горожанин, пальцы которого играли с золотой цепочкой на солидном брюшке, а нога ритмично покачивалась под столом.

— Что ж, давай за нас. — Он произнес свой обычный тост, добавив, прежде чем выпить: — И за таких, как мы!

Последовала пауза, пока Уолди громко переводил дыхание после спиртного.

— Знаешь, Дэви, я очень люблю Изабель! — вдруг воскликнул он. — Девушка она прелестная!

Мюррей неловко выпил содержимое своего стакана.

— Коли на то пошло, — продолжил Уолди, — я и тебя, парень, люблю. Ну-ну, не перебивай! Я говорю то, что есть на самом деле. И я рад видеть, как ты набираешься сил. Заметь, хотя, может, мне и не стоило упоминать этот факт, как раз я и дал тебе возможность начать. И если ты станешь действовать и вести себя правильно, опираясь на мою поддержку, то неизвестно, до каких высот ты взлетишь. — Он заманчиво понизил голос. — В конце концов, юридический бизнес всего лишь средство достичь цели. Мы с тобой, Дэви, со временем могли бы стать партнерами, если в гору будем шагать нога в ногу.

Мюррей, все еще уставившись в скатерть, признательно пробурчал что-то, а его сердце забилось чуть-чуть быстрее.

— Понимаешь, — продолжил Уолди бесхитростным тоном, — девица моя влюблена в тебя, Дэви. Ты нужен ей. И как понимаешь, она наш ягненок, я не позволил бы ее расстроить за все золото Китая. Вот почему… — Уолди улыбнулся и налил им еще виски. — Вот почему меня огорчили кое-какие сведения, полученные сегодня.

Мюррей почувствовал, как у него на миг замерло сердце.

— Какие сведения?

— Говорю тебе вполне откровенно, Дэви. Слышал, у тебя все продолжается с этой бабой Линдсей.

Мюррей, хотя и не был застигнут врасплох, покраснел до корней волос и торопливо ответил, оправдываясь:

— Вы же знаете, до чего падок Ливенфорд до сплетен.

— Да знаю я, знаю, — с сочувственным смешком