Моя рука проникает сквозь нее, тело ее рассеивается и клубится, как будто состоит из дыма.

То же происходит и с Дженной. Она начинает мерцать, лицо ее перекашивается от страха. Я пытаюсь окликнуть ее по имени, но такое впечатление, что я нахожусь на дне колодца.

Ни с того ни с сего вспоминаю длинную очередь в аэропорту, которая никак не отреагировала, когда я протиснулся вперед, и служащую, которая отодвинула меня в сторону и сказала: «Вам здесь не место».

Вспоминаю человек пять официанток в кафе, которые проходили мимо нас с Дженной, пока кто-то наконец-то нас замечал. А если другие нас просто не видели?

Вспоминаю Абби, свою квартирную хозяйку, одетую так, как будто она явилась из времен «сухого закона», — теперь я понимаю, что, скорее всего, так оно и есть. Думаю о Ральфе из камеры хранения вещдоков, который уже был стариком, когда я только поступил на службу. Таллула, официантка, служащий аэропорта, Абби, Ральф — все они такие, как я. Живут в этом мире, но не являются его частью.

И я вспоминаю аварию. Слезы на глазах и песню Эрика Клептона по радио… Как я надавил на газ, когда вошел в крутой поворот… Как вцепился в баранку, чтобы не струсить и не свернуть в безопасное место… Как в последнюю минуту потянулся и отстегнул ремень безопасности… Момент удара все равно оказался шоком, хотя я его ожидал: осколки лобового стекла дождем посыпались мне на лицо, стойка рулевого колеса вошла в грудь, тело мое разорвало…

На одну изумительную секунду тишины я воспарил.

За время нашего долгого пути из Теннесси домой я спросил Серенити, как она думает: каково это — умереть?

Она на мгновение задумалась.

— А как ты засыпаешь?

— Что ты имеешь в виду? — удивился я. — Просто засыпаю.

— Верно. Ты бодрствуешь, на мгновение забываешься, а потом выключаешься, как свет. Расслабляешься физически. Уголки рта опускаются. Сердцебиение замедляется. Ты отделяешься от третьего измерения. Какой-то уровень сознания присутствует, но чаще всего кажется, что попадаешь в другое измерение. Временное прекращение жизненных функций…

Теперь и я могу кое-что добавить. Когда человек спит, то ощущает, что есть другой мир, который кажется совершенно реальным.

Серенити!

Я пытаюсь повернуться, чтобы увидеть ее. И неожиданно становлюсь таким легким, невесомым, что мне даже не нужно двигаться — стоит подумать, и ты уже там, где нужно. На секунду прикрываю глаза, открываю и вижу ее.

В отличие от меня, Таллулы и Дженны, ее тело не мерцает, не рассеивается. Она твердая, как скала.

— Серенити! — мысленно окликаю я.

Она поворачивает голову.

— Верджил?

Последнее, о чем я думаю, прежде чем окончательно исчезнуть: несмотря на то, что говорила Серенити, несмотря на то, что я сам в это верил, — она не вшивый экстрасенс. А чертовски хороший!

Элис

Знаете, я потеряла двоих детей. Одного, которого знала и любила, а второго, которого никогда не видела. Еще до того, как я сбежала из больницы, я знала, что у меня случится выкидыш.

Теперь у меня сотни детей, которые занимают каждую свободную минутку моей жизни. Я превратилась в одну из тех хрупких, занятых женщин, которые избавлялись от страданий подобно торнадо — мы так быстро вращаемся, что даже не понимаем, какие саморазрушения вызываем.

Самое ужасное время дня — когда он заканчивается. Если бы я могла, работала бы смотрителем, спала бы со слонятами. Но кто-то должен быть публичным лицом «Мсэли».

Здешние жители знают, что раньше я проводила исследования в Тули-Блок. Что какое-то время (недолго) жила в Штатах. Но большинство не связывают ученого, которым я была раньше, с активисткой, которой являюсь сейчас. Уже давным-давно я не Элис Меткаф.

И для меня Элис Меткаф умерла.

Просыпаюсь я от собственного крика.

Я не люблю спать, но, если приходится, мечтаю, чтобы сон был глубоким, без сновидений. Поэтому обычно я тружусь до изнеможения и просто выключаюсь на два-три часа ночью. Каждый день, каждую минутку я думаю о Дженне, но Томаса с Гидеоном уже давно не вспоминала. Насколько я знаю, Томас до сих пор лежит в психлечебнице. А однажды во время сезона дождей я по пьяни залезла в Интернет и обнаружила, что Гидеон ушел в армию, погиб в Ираке, когда в людном месте, на площади, взорвалось самодельное устройство. Я распечатала газетную статью, в которой говорилась, что посмертно его наградили почетной медалью. Похоронен он в Арлингтоне. Если я когда-нибудь вернусь в Америку, схожу на его могилу.

Я лежу, уставившись в потолок, и медленно возвращаюсь в этот мир. Действительность — как ледяная вода: приходится поочередно опускать каждый палец, привыкать, прежде чем идти дальше.

Взгляд падает на осколок моей прошлой жизни, который я привезла с собой в Южную Африку. Это дубинка длиной где-то с метр и шириной сантиметров двадцать. Из молодого дерева, кора содрана причудливыми полосами и спиралями. Очень красивая вещь, похожа на местный тотем, но если всматриваться достаточно долго, можно поклясться, что там зашифровано какое-то послание.

У заповедника в Теннесси, ставшего домом для наших слонов, есть свой веб-сайт, поэтому я могу следить за их судьбой, а также оценивать работу, которую они проводят со слонами, пострадавшими в неволе. Лет пять назад на Рождество они проводили аукцион, чтобы собрать деньги. Слониха, которая недавно умерла, любила проводить время, обдирая кору с деревьев, создавая невероятные, изысканные узоры. На аукционе выставлялись ее «творения».

Я тут же поняла, что это Мора. Десятки раз наблюдала, как она проделывала подобное, прижимала бревна, которыми мы давали ей поиграть, к решетке стойла в сарае и бивнями обдирала белую березу или шершавую сосну.

Не было ничего удивительного в том, что слоновий приют «Мсэли» в Южной Африке решил поддержать акцию заповедника. Никто не узнал, кто выслал чек, никто не знал, что я получила лот с фотографией слонихи, с которой была так хорошо знакома. Сверху на снимке аккуратно написано «Да упокоится с миром. Мора». Я целый час проплакала.

И вот уже пять лет этот деревянный цилиндр висит на стене напротив моей кровати. Но сейчас я вижу, как он падает, ударяется об пол и распадается на две половинки.

В эту секунду звонит телефон.

— Я ищу Элис Меткаф, — говорит мужчина.

Мои руки холодеют.

— Кто спрашивает?

— Детектив Миллз из полицейского управления Бума.

Вот и все. Со мной все кончено.

— Элис Меткаф слушает, — бормочу я.

— Мадам, при всем уважении, найти вас — задачка не из легких.

Я закрываю глаза и ожидаю, что сейчас мне предъявят обвинение.

— Мисс Меткаф, — говорит детектив, — мы обнаружили тело вашей дочери.