– Они ничего не понимают, – бормотал он про себя. Удод оставался в доме у шахты вместе с двоими детьми, которым предстояло продолжить в будущих поколениях род семьи Ура, но они не проявляли никакого интереса к шахте, по которой постоянно, год за годом спускались и поднимались женщины, доставляя в город свежую воду из укрытого источника. За время жизни Удода оборонительная система города – благодаря его строительному гению – не подвергалась испытаниям, так что горожанам не пришлось на деле проверить блистательность его замысла. Теперь они воспринимали и источник, и городские стены как сами собой разумеющиеся вещи, и по мере того, как Удод старел, они видели в нем лишь забавного маленького человечка, который бродит по городу, засовывая голову во все дырки, и ничего в них не находит.

– Ни у кого в городе нет более подходящего имени, чем у Удода, – говорили они, и с годами он в их глазах становился все забавнее: коренастый маленький человечек без жены, без работы, почти без друзей. Когда царем стал Соломон и в Иерусалиме развернулось большое строительство, ради которого корабли то и дело курсировали между Акко и Тиром, Удод еще питал иллюзии, что его скоро пригласят в столицу, чтобы он мог способствовать ее великолепию, но в прекрасном городе никто не знал его имени, и к нему так и не обратились.

Когда Удод совсем постарел, он исчез на какое-то время, и его дети, не испытывавшие к нему любви, предполагали или, может, даже надеялись, что он где-то скончался. Но он скрылся в глубине туннеля, этого безукоризненного творения инженерной мысли, замысел которого созрел лишь у него одного. С собой он взял лишь молоток, долото и небольшие деревянные подмостки. Стоя на них, он несколько дней работал под самым сводом туннеля. Молодые женщины, проходившие внизу, приносили ему скромную еду и пытались понять, что он там делает.

– Неужто крыша падает? – интересовались они.

– Наверно, мыши-полевки прогрызли дыры, – поддразнивали они его, не подозревая, что имеют дело с человеком, который построил туннель Давида.

Удод отмалчивался, продолжая долбить камень. Подмостки он завесил одеялом, чтобы осколки не падали на головы женщин, которые продолжали терпеливо ходить к источнику и обратно. Наконец он закончил работу, и, хотя теперь его больше ничто не волновало, он в последний раз прошелся по своему великолепному сооружению. Огромные глыбы камня над источником крест-накрест перекрывали его, защищая от любого вторжения, и в этом положении им предстояло оставаться вросшими в землю три тысячи лет. Глубокие древние пещеры были запечатаны и скрыты. В самом же источнике продолжала в безопасности плескаться холодная и чистая вода, и она в изобилии поила людей. От нее к шахте плавно поднимался чистый, ухоженный туннель, откуда вели наверх к солнечному свету две красивые винтовые лестницы.

Когда Удод в последний раз поднялся из шахты, он, миновав сторожевые ворота, пошел на кладбище, рядом с которым много лет назад похоронил Мешаба Моавитянина, когда никто не осмелился притронуться к нему. Он присел рядом с могилой, вспоминая светлые дни их дружбы, когда они работали бок о бок. Может, это было единственное, что еще осталось у него в памяти. Стоял весенний день, и он решил подняться на гору, где обитал Баал, – ему захотелось еще раз припасть к своему старому богу. Но туда вела крутая тропа, и, когда Удод поднялся с могилы моавитянина, его охватило внезапное головокружение. Он почувствовал, что смерть рядом, и снова сел.

– Яхве всемогущий, – взмолился Удод, – прими меня в конце дней моих. – И с этими словами он умер.

Что же до Гершома Псалмопевца, его слова разнеслись по всему миру. Огромная квадратная шахта, оставшаяся от Удода Строителя, со временем была засыпана щебенкой и наносами, и память о его туннеле исчезла. Потому что поэт, не считаясь с ценностью жизни, на мгновение увидел перед собой подлинное лицо Яхве и отдал свой талант единому богу. А строитель давно понял, что мечется между Баалом, который, как он знал, существует на земле и в ней, и Яхве, которого он хотел признать как незримое божество; но ни один человек не может колебаться между двумя богами, и если он попытается это сделать, то его ждет медленное исчезновение. В день своей смерти Удод понял это, и ему захотелось обрести ясное понимание и царя Давида, и Гершома, и своей возлюбленной жены. Но их понимание не пришло к нему, и он умер никому не нужным стариком, загнанным в угол своими богами.

Осенью 1964 года, в месяце Бале – когда дождевые облака только начинают робко появляться над горой Кармель, а фермеры отправляются собирать дрова для зимних очагов, – наследники великой семьи Ура наткнулись на давно забытый туннель. Скоро он был раскопан, и фотографии этого величественного сооружения обошли весь мир. Инженеры прославляли его как шедевр строительства, «одно из первых дошедших до нас чудес», и в век признания науки было написано много слов о послании, пережившем время, которое неизвестный инженер из Макора адресовал всему миру. Французский философ заявил: «Эта молчаливая гениальность системы водопровода Макора говорит с современным человеком куда убедительнее, чем те, кто писал псалмы, ибо в этой работе чувствуется божественная вдохновенность, которая ярче слов венчает труды. На самом деле его туннель – это псалом, это песня того, кому в работе сопутствовал Бог».

И наконец настал день, когда американский археолог Джон Кюллинан нашел подлинный псалом холма Макор. К тому времени все закоулки туннеля были исследованы специалистами, которые точно определили, как должен был действовать неизвестный строитель: они предположили, что он пробил сквозь скалу два небольших туннеля, где-то в середине прохода соединил их, затем расширил, устраняя отклонения, но они были совершенно не в состоянии представить, как он под землей выдерживал направление и угол наклона, потому что со временем свод покрылся таким слоем плесени, что выбитый на нем текст давно скрылся из вида. Но в тот день Кюллинан решил прогуляться по туннелю и в слабом свете дешевого фонарика уловил что-то вроде тени на камнях над головой. Притащив стремянку, он взялся исследовать сырой свод, а затем позвал своих помощников. С помощью инфракрасной оптики и порошка талька, пустив в ход мягкие верблюжьи кисти, археологи явили миру посвящение, сила воздействия которого на ученых имела несколько причин. Во-первых, оно было одним из самых ранних образцов еврейской письменности, став основой для уверенной хронологии. И главное, из прошлого возникла фигура подлинного человека, который страдал и боролся со своими проблемами. Тот же самый французский философ назвал высеченную надпись «Псалом строителя туннеля», и под этим названием она и осталась как символ той эпохи:

«Джабаал из Макора построил этот туннель Давида. Использовав шесть флагов, он нашел секрет. Использовав белые шнуры, он проложил путь под землей. Использовав железо из Акко, он сокрушил камень. Но без Мешаба Моавитянина ничего бы не получилось. Джабаал шел от источника и заблудился. Мешаб шел от шахты и нашел верный путь. Потому что Мешаб был его братом, и теперь он мертв, убитый царем Давидом. С небес управлял Яхве. С земли Баал. Молюсь богам, которые поддерживали нас».

Вавилонское оружие. Слева: железный наконечник копья, выкованный в городе Урарту (Арарат) на северном берегу озера Ван, что в Малой Азии, в 684 г. до н. э. Ими торговали к югу от Вавилона, обменивали на шерстяные ткани. Крепился на конце четырехфутового древка, дерево для которых импортировалось из Тира. Справа: шлем в ассирийском стиле, выкованный из бронзы и с бронзовыми же заклепками. Сделан в 653 г. до н. э. в городе Шушане, столице Элама, на границе между Вавилоном и Персией, между которыми существовали традиционные враждебные отношения. Оказался в Макоре в конг^е лета 605 г. до н. э.