Дверь у меня за спиной чуть приоткрылась, и моя кузина Мэгги осторожно заглянула в комнату.

— Ваша милость?.. — Голос ее звучал испуганно.

— Убирайся! — в ярости закричал на нее Генрих. — Убирайся, йоркская сука! Все вы, Йорки, предатели! Убирайся с глаз моих, пока я и тебя не запер в Тауэре вместе с твоим братцем!

Мэгги вздрогнула и шарахнулась назад, испугавшись его бешеного гнева, но оставить меня ему на растерзание не пожелала.

— Вам ничего не нужно, ваша милость? — спросила она у меня, заставляя себя не обращать на Генриха внимания, хотя я видела, как она цепляется за дверь, потому что ноги у нее подгибаются от страха. На моего разъяренного мужа она даже не глядела и все пыталась понять, не нужна ли мне помощь. Я смотрела в ее побелевшее, пепельного оттенка лицо и понимала, что и сама я, должно быть, выгляжу не лучше.

— Нет, леди Поул, благодарю вас, — сказала я. — Мне ничего не нужно, и вы вполне можете нас оставить. Со мной все хорошо.

— На мой счет не беспокойтесь, я ухожу! — рявкнул Генрих. — Будь я проклят, если проведу здесь ночь! Да и с какой стати? — И он ринулся к двери, оттолкнув Мэгги, которая чуть пошатнулась, но с места так и не сошла, хотя было заметно, что она вся дрожит. — Я направляюсь в свои покои! — заявил Генрих. — Это самые лучшие покои во дворце. А здесь, в этом гнезде йоркистов, в этом вонючем гнезде предателей, не найдешь ни покоя, ни утешения!

Он вихрем вылетел из комнаты, и я услышала, как хлопнула дверь в приемной, как громыхнули пиками об пол стражники, как они громко затопали в коридоре, торопливо ринувшись следом за королем. К завтрашнему утру весь двор будет знать, что он назвал Маргарет «йоркской сукой», меня — «йоркской предательницей», а мои покои — «вонючим гнездом предателей». И утром каждому будет известно, что «этот мальчишка», называющий себя моим братом, снова исчез.

Весну мы провели в Лондоне: Генрих пожелал остаться в центре созданной им шпионской сети и постоянно получал донесения из Фландрии — из Антверпена, а затем из Малина, — о чудесах, творящихся при дворе моей тети Маргарет. Все только и говорили о том, как ее племянник, прибывший к ней из Франции и сумевший спастись лишь благодаря вмешательству ангелов, упал перед ней на колени, и она, лишь только глянув ему в лицо, сразу узнала в нем своего пропавшего племянника Ричарда и теперь бурно проявляет свою радость по этому поводу.

В радостном порыве Маргарет написала всем и каждому, что эпоха чудес, видно, еще далека от завершения, ибо ее племянник, со смертью которого она давно уже смирилась, неожиданно воскрес и ходит среди нас, точно Артур, восставший из мертвых и вернувшийся в свой Камелот.

Монархи христианского мира отвечали на это, что подобное явление хоть и в высшей степени необычно, но если она признает своего племянника, то кто посмеет отрицать, что это не он? Кто может быть лучшим свидетелем, чем родная тетка принца Ричарда? Да и кто осмелится сказать вдовствующей герцогине Бургундской, что она ошибается? С другой стороны, почему, собственно, ошибается? Она увидела в этом юноше определенное сходство со своим покойным братом, вот и заявляет, что это ее племянник. Никто из ее ближайших друзей — ни император Священной Римской империи,[59]ни король Франции, ни король Шотландии, ни король Португалии, ни правители Испании, — не мог в данный момент отрицать, что это не принц Ричард. К тому же все видели, что этот юноша держится как настоящий принц, что он хорош собой, любезен, хорошо воспитан, обаятелен, уверен в себе. Одевался он прекрасно — в самые лучшие одежды, какие только могла себе позволить его богатая тетушка; он быстро создал свой собственный двор, к которому присоединялось все больше знатных людей; порой он рассказывал о своем детстве и вспоминал такие вещи и события, которые мог знать только ребенок, выросший при дворе моего отца. Слуги моего отца и старые друзья моей матери бежали из Англии, точно из вражеской страны; они всеми средствами стремились пробраться в Малин и собственными глазами увидеть «принца Ричарда». Там они засыпали юношу заготовленными заранее вопросами, желая его испытать; вглядывались в его лицо, пытаясь уловить любое сходство с очаровательным маленьким принцем, любимцем моей матери; они пытались поймать его в ловушку с помощью ложных «воспоминаний» и всяческих фантазий. Но на любые вопросы он отвечал уверенно, и они, окончательно поверив, что это и есть Ричард, и совершенно удовлетворенные его ответами, оставались при нем. Даже многие из тех, кто специально направился в Малин, чтобы «подловить самозванца», даже те, кому Генрих хорошо заплатил, чтобы они сбили «этого мальчишку» с толку, были практически убеждены, что перед ними принц Ричард. И в итоге они падали перед ним на колени, а некоторые даже плакали от раскаяния и счастья; и все они кланялись ему как своему принцу, полагая, что это Ричард, вернувшийся из царства мертвых, — именно так они писали в своих отчетах Генриху. Это был принц Ричард, вырванный из зубов смерти, законный наследник английского престола, вновь возвращенный нам и вновь сияющий, как и подобало истинному сыну Йорков.

Все больше и больше представителей знатных английских семейств куда-то незаметно исчезали. Исчез из своей кузни Уильям, любимый кузнец короля, и никто не мог понять, почему он решил оставить королевский двор, столь к нему расположенный, и такое почетное занятие, как подковывание королевских коней. Ведь этому Уильяму покровительствовал сам король! Однако огонь в его кузнице потух, она была темна, а среди придворных шепотом передавали слухи о том, что Уильям, дескать, уехал подковывать лошадей настоящего короля и больше не желает оставаться на службе у претендента Тюдора. Несколько знатнейших людей, живших неподалеку от моей бабушки, герцогини Сесилии, в Хертфордшире, тоже покинули свои красивые особняки и тайно перебрались во Фландрию — думаю, что с помощью и с благословения моей бабушки. Из часовен исчезали священники, заранее побеспокоившись о том, чтобы их клирики послали соответствующие письма наиболее известным сторонникам «принца Ричарда»; с курьерами «этому мальчишке» присылали крупные суммы денег от аристократических английских домов. Затем, и это было особенно тяжким ударом для Генриха, уехал сэр Роберт Клиффорд; сэр Роберт всю жизнь служил Йоркам, но затем перешел на службу к Генриху, и тот полностью ему доверял, доверял настолько, что сделал своим послом в Бретани. Так вот, даже сэр Ричард в конце концов собрал свои вещи и, прихватив немало сокровищ Тюдоров, отбыл в иные края. Его место в нашей часовне теперь пустовало, как и его место за столом в нашем обеденном зале. Генрих был этим попросту потрясен; он никак не мог поверить в то, что наш старинный друг сэр Роберт со всеми своими домочадцами исчез из нашей жизни; и при этом все понимали, что направился он именно к «этому мальчишке».

Теперь уже, пожалуй, мы выглядели как двор претендента, тогда как «этот мальчишка» и выглядел, и говорил как истинный король. Мы старательно изображали полную уверенность в себе, но я постоянно замечала, какое напряженное лицо у моей свекрови, как Джаспер Тюдор, с топотом, словно старый боевой конь, проходя по залам дворца, то и дело нервно подносит руку к тому месту, где обычно висит его меч; как он даже во время обеда следит за каждым и вздрагивает, стоит кому-то неслышно приоткрыть дверь. Лицо Генриха посерело от страха и усталости. Он начинал свой рабочий день на рассвете, и до самого вечера в его кабинет шли и шли люди; там он встречался со своими советниками и шпионами, и у его дверей теперь всегда стояла двойная стража.