— Ты несправедлива сама к себе, — тихо сказал Барт. — Ты лучше других знаешь, где эта недостающая часть, иначе меня бы здесь не было.

Его голос звучал так тихо и нежно, что я просто положила голову ему на плечо, и мы продолжали танцевать.

— Ты ошибаешься, Барт, я не знаю, почему ты здесь. Я не знаю, чем заполнить свои дни. Когда я веду урок или когда занимаюсь с сыном — я живу, но когда он спит, и я одна, я не знаю, куда себя деть. Я знаю, Джори нужен отец, и когда я думаю о его настоящем отце, я понимаю, что все делала не так. Я достаточно читала газетные ревю о себе, которые вопят всегда о моем высоком потенциале, но в личной жизни я всегда допускала одни ошибки, так что мои профессиональные достижения не имеют в данном случае никакого значения.

Я перестала переставлять ноги и засопела, пытаясь спрятать лицо, но он поднял его, вытер мне слезы и протянул свой платок, чтобы я высморкалась.

Затем наступило молчание. Долгое, долгое молчание. Наши глаза встретились и остались так, а сердце у меня забилось чаще.

— Твои проблемы очень просты, Кэти, — начал он. — Тебе нужен только кто-то вроде меня, кому нужна такая, как ты. Если Джори нужен отец, то мне нужен сын. Видишь, как легко разрешаются все самые сложные проблемы?

Слишком легко, подумалось мне, особенно если учесть, что у него есть жена, а я достаточно проницательна, чтобы видеть, что ему до меня не особенно есть дело.

— У тебя жена, которую ты любишь, — сказала я с горечью.

Я оттолкнула его. Я не хотела завоевать его так легко: только после долгой и трудной борьбы с моей матерью, но сейчас ее нет, и она ничего не знает.

— Мужчины тоже лжецы, — сказал он равнодушно, и жар в его глазах погас. — У меня есть жена, и время от времени мы спим вместе, но того огня уже нет. Я ее совсем не знаю. Ее, наверное, никто не знает. Она просто тугой клубок тайн, и внутрь она меня не пускает. Это продолжается уже так долго, что меня уже и не тянет больше внутрь. Пусть она продолжает хранить свои тайны и прятать свои слезы, молча переносить свои беды и переживания, что бы ни заставляло ее просыпаться среди ночи и идти перелистывать свой голубой альбом! Сейчас она сбрасывает вес и написала мне, что перенесла пластическую операцию, так что, когда она вернется, я не узнаю ее. Как будто когда-то я ее знал!

Меня охватила паника: мне нужно было, чтобы он был к ней небезразличен! Как я могу разрушить семью, которая и так почти что развалилась? Мне нужно было сознание того, что я совершила это вопреки непреодолимым препятствиям!

— Отправляйся домой, — сказала я, отталкивая его. — Убирайся из моего дома! Я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы выслушивать еще и ваши исповеди; к тому же я не верю вам. Я не верю тебе!

Он просто посмеялся над моими жалкими потугами вытолкать его. Его либидо уже воспламенилось… Оно горело в его зрачках, когда он сгреб меня и с силой прижал к себе.

— Теперь уж ты прекрати валять дурака! Посмотри, как ты одета! Ты пригласила меня к себе с одной лишь целью. И вот я здесь, готовый поддаться на твои обольщения. Ты уже соблазнила меня — в самую первую нашу встречу, и будь я трижды проклят, если у меня нет такого чувства, что я знаю тебя очень давно! Никому не позволено играть со мной и объявлять ничью. Или ты, или я выигрываем, но если мы сейчас пойдем спать вместе, то может статься, утром мы проснемся и поймем, что в выигрыше оказались мы оба.

В голове у меня вспыхивали красные сигналы: «Стоп! Сопротивляйся! Борись!» Но я не последовала ни одному из этих сигналов. Я колотила его в грудь жалкими маленькими кулачками, а он только со смехом поднял меня и закинул себе на плечо. Одной рукой он держал обе мои ступни, чтобы я не брыкалась, а другой выключил свет. В темноте я продолжала бить его по спине, а он отнес меня в спальню и швырнул поверх покрывала. Я сделала попытку подняться, но он сразу повалил меня. Не было никакой возможности привести в действие и мое колено, которое я уже держала наготове. Он почувствовал, что я со своими балетными ухватками смогу победить его, сделал резкий выпад и перехватил меня в талии, так что мы оба скатились на пол! Я раскрыла рот, чтобы закричать. Он зажал мне губы рукой, железной хваткой схватил руки и сел верхом мне на ноги, которыми я пыталась высвободиться.

— Кэти, дорогая обольстительница, зачем так хлопотать. Ты уже давно соблазнила меня, балерина. Неделя до Рождества — вот срок, до которого ты моя, а там вернется моя жена, и ты мне будешь больше не нужна.

Он убрал руку с моих губ, и я подумала, что сейчас закричу, но вместо этого я язвительно проговорила:

— По крайней мере мне не пришлось покупать тебя миллионами своего папаши!

Это сработало. Не успела я понять, что происходит, как он грубо и сильно прижал свои губы к моим. Но я хотела совсем не этого! Я хотела подвергнуть его искушению, довести его до белого каления, заставить его охотиться за мной и сдаться только после долгого, тяжелого преследования, которое наблюдала бы моя мать, и которое заставило бы ее страдать оттого, что она ничего не может сделать, иначе я заговорю. А вместо этого он грубо и жестоко взял меня, грубее даже, чем Джулиан в его самые тяжелые минуты! Он с яростью набросился на меня. Он извивался и корчился, пытаясь теснее прижаться ко мне, в то время как его руки рвали с меня облегающее розовое платье. На мне оставались одни трусики, и он стащил их с меня вместе с серебряными босоножками, которые так и застряли в них.

Не отнимая своих грубых губ от моих, он поднес мою сопротивляющуюся руку к молнии своих брюк с такой силой, что у меня щелкнули костяшки.

— Или открой молнию, или я сломаю тебе пальцы!

Для меня остается тайной, как он умудрился выскользнуть из одежды, продолжая прижимать меня крепко к себе. Он остался в одних носках, а я все еще продолжала извиваться, корчиться, изгибаться и пыталась укусить или оцарапать его, в то время как он целовал, ласкал и изучал мое тело. Несколько раз я могла закричать, но я тоже тяжело и часто дышала, дергалась, пытаясь сбросить его. Но он как будто принимал это за род игры. Он проник в меня, быстро кончил и тут же поднялся, а я не успела даже глазом моргнуть.

— Убирайся отсюда! — закричала я. — Я вызываю полицию! Я засажу тебя в тюрьму по обвинению в нападении и изнасиловании!

Он презрительно засмеялся, игриво потрепал меня по подбородку и встал, чтобы натянуть на себя одежду.

— О, — произнес он насмешливо, передразнивая мой голос, —как я испугался. — Затем его голос зазвучал совершенно серьезно. — Ты не рада, да? Все вышло не так, как ты планировала, но не волнуйся, завтра вечером я приду опять, и может быть тогда ты сумеешь доставить мне удовольствие, а я в свою очередь не пожалею времени, чтобы порадовать тебя.

— У меня есть пистолет! — (У меня его не было.) — И если ты осмелишься еще раз ступить на порог этого дома, считай, что ты покойник! Ты скотина, а не мужик!

— Моя жена частенько говорит то же самое, — сказал он, как ни в чем ни бывало, беззастенчиво застегивая штаны, даже не отвернувшись. — Но ей все равно нравится, как и тебе. Говядина «Веллингтон» — вот что тебе надлежит приготовить завтра на ужин, плюс салат, а на десерт — шоколадный мусс. Если ты перекормишь меня, мы сможем сбросить лишние калории самым приятным образом, я не имею в виду джоггинг.