— Эстера можно исключить сразу. Тут Затула права — руки у нас коротки, чтобы до него дотянуться… Вайс? Тоже пустой номер. Скажет: знать ничего не знаю. И что ты ему сделаешь?

— Ничего.

— Остается Отец.

— Да, остается только Ленечка Матецкий.

* * *

— Ну что, Эстик? Думаешь, я тварь? — спросила Алена.

Кот молчал. Смотрел своими загадочными глазами и молчал. Алена налила себе виски. Из той самой бутылки, что так и не допили с Георгием. Выпила и зажмурила глаза. Из-под век выкатились две слезинки.

— И ты, Гия, думаешь, что я тварь? — спросила она у портрета на столе.

Георгий тоже ничего не ответил. Он улыбался — спокойно и безмятежно. Алена смахнула слезинки и прочитала:

Я уйду. И ничего не будет.

Лишь тоннель и свет в конце пути.

Божий Правый Суд меня рассудит

И определит, куда пойти.

Стихи Марины Макеевой.

Она посмотрела на портрет, на кота, на свое собственное отражение в зеркале… Потом упала лицом в подушку и зарыдала. На пол свалились розовые тапочки-бегемотики с голубыми глазами.

* * *

Визит к депутату Верховной Рады Леониду Матецкому был назначен на 16:30. Добиться согласия на встречу оказалось совсем просто: Обнорский представился секретарю, попросил передать господину депутату, что у него — журналиста Обнорского — есть новая информация о «деле Горделадзе». Она очень важна, затрагивает непосредственно господина Матецкого. Поэтому очень желательна личная встреча. Андрей оставил номер своего телефона и стал ждать.

Не было никаких сомнений, что Отец клюнет. Не может не клюнуть. Если он работает в связке с Хозяином, а он работает в связке с Хозяином, теперь это очевидный факт, — то должен знать, что Обнорский и компания свернули расследование и убрались восвояси… Причем спешно убрались, напуганные. И вдруг — Обнорский вернулся! Это неспроста. Это значит, что они что-то нарыли, что-то такое, что заставило Обнорского вернуться… Видимо, это действительно важно. И опасно.

Обнорский и Зверев считали, что после сообщения секретаря о звонке Андрея, Отец, если и не напугается, то насторожится. Формулировка «есть новая информация… очень важна… затрагивает непосредственно господина Матецкого» расплывчата, неконкретна, допускает разные толкования. Отец обязательно клюнет.

И он клюнул. Спустя минут сорок после звонка Андрея Матецкий позвонил сам, представился и поинтересовался, чем он может быть полезен господину Обнорскому. Андрей довольно сухо ответил, что разговор возможен только при личной встрече. Встречу назначили на 16:30. В офисе Отца.

За полчаса до встречи Обнорскому из Симферополя позвонил «афганец» Серега.

— Андрей Викторович, — сказал он, — потолковал я тут с людьми насчет Слепого… Ты ведь его к «делу Горделадзе» примеряешь?

— Точно так.

— Похоже, правильно примеряешь. Был тут у нас некто Грек. Отморозок, псих. Так вот этот Грек по-пьяни хлестался, что ездил по заданию Слепого в Киев. А там, под Киевом, они закопали какого-то жмурика… жмурик без головы. Как тебе такой расклад?

— Весьма. А когда это было?

— Когда он об этом трепался, или когда они жмурика закапывали?

— Когда закапывали, конечно.

— В октябре.

— А поточнее не скажешь?

— Извини…

— Понятно. А в контакт с этим Греком нельзя войти?

— Седьмого ноября Грек дал дуба от передозировки… как тебе такой расклад?

— Не очень, — кисло сказал Обнорский.

— Мне тоже, — ответил Сергей. — Но только вот что я тебе скажу: Грек-то героином не баловался. Анашу курил, пил, но никогда в жизни не ширялся. Не было такого… А за день до его смерти из Киева опять прилетел Слепой. И они тут на пару гуляли. Вот так, Андрей Викторович.

— Спасибо, Иваныч. Ты даже не представляешь, какой ты мне подарок сделал.

— С тебя пол-литра, — сказал Серега и засмеялся. — Если еще чего нарою — позвоню.

Андрей рассказал Звереву о странной смерти Грека. Сашка хмыкнул и ответил:

— Все в цвет: первого ноября они закопали Горделадзе. Потом Грек по пьяни трепанул языком, а уже седьмого «помер от передоза». Все сходится, Андрюха… Ладно, поехали к Отцу.

В приемной борца с оргпреступностью паслись братаны. «Почти наверняка, — подумал Андрей, — у каждого из них в кармане лежит удостоверение помощника депутата». В Питере в середине девяностых такими ксивами обзавелись все авторитетные пацаны. У одного депутата от очень либеральной и очень демократической партии было сразу четыре таких помощника.

Ровно в шестнадцать тридцать Обнорского и Зверева пригласили в кабинет народного избранника. Андрей уже слышал от Повзло о роскоши, с которой оборудован кабинет, но тем не менее был удивлен. Особенно впечатляли два огромных аквариума.

А хозяин кабинета уже внимательно изучал визитеров, сидя за огромным столом. Он был, кажется, слегка напряжен, но выглядел уверенно и внушительно.

Обнорский представился сам, представил Зверева. Матецкий буркнул нечто вроде: очень приятно. Взаимностью ему не ответили.

— Прошу присаживаться, — сказал он. Обнорский и Зверев опустились на стулья.

— Красивые у вас аквариумы, — сказал Зверев.

— Аквариумы? Да, красивые… Для релаксации, знаете, полезно. Приходишь, замотанный делами, включаешь свет… — Отец нажал невидимую кнопку, и аквариумы, подсвеченные изнутри, погасли, вода в них стала темной. Внутри ощущалось какое-то движение, какая-то тайная жизнь, но понять, что там, в темени, происходит, было нельзя. Колыхались массы водорослей и смутные мелькали тени… Отец снова нажал кнопку — вспыхнул свет. — Включишь свет и наслаждаешься… душой отдыхаешь.

— А что за рыбки-то у вас? — спросил Зверев.

— Рыбки-то? Рыбки называются пираньи. — В аквариуме серебрились пузырьки всплывающего воздуха, зеленели растения и ходили невзрачные на вид рыбешки… Отец снова щелкнул выключателем — аквариумы погрузились во мрак. — Пираньи, — повторил он, — пираньи… Хышники. Снова включил свет и спросил:

— Чай? Кофе? Минералочка?

— Спасибо, Леонид Семенович… мы пришли к вам по делу.

— Слушаю вас внимательно, — сказал Отец. Его посетители нисколько не сомневались, что борец с преступностью будет слушать их очень внимательно… По расчетам Обнорского и Зверева, Отец после звонка Андрея первым делом связался с Хозяином: опять питерские! Что делать? Вероятно, Хозяин ответил: встретиться, выслушать, понять, что им стало известно… Возможно, этого не было и все решения Леонид Матецкий принимает сам. Но навряд ли.

— Леонид Семенович, — сказал Обнорский, — нас привело к вам серьезнейшее дело. Мы получили информацию по «делу Горделадзе». Некоторым образом она касается и вас… Поэтому возникла потребность задать несколько вопросов. Вы не будете возражать, если мы запишем нашу беседу на диктофон?