Знали, видели, слышали — и не хотели слышать и видеть? И про них нельзя сказать цитатой из Библии: слепые поводыри слепых. Это мы были слепые от рождения. А они — ослепившие себя поводыри слепых. Сознательно или подсознательно — кому какое до этого дело?

Ленин — есть смутные намеки в его последних работах — к концу жизни начал осознавать, что они натворили. Многие его последние письма — крик отчаяния. Что бы с ним сталось, проживи он дольше, — можно гадать.

А вот с Троцким гадать нечего. Троцкий там, на Западе, после высылки из Советского Союза еще десять лет жил, написал книги, в том числе и о своей жизни и борьбе — и ни капли не усомнился. Жил в окружении буржуазной демократии, пользовался ею — и верил, что все делал и сделал правильно, разрушая эту демократию. Хотя сама по себе жизнь должна была заставить его ужаснуться — он, вождь антибуржуазной революции Троцкий, спасается у буржуев, в буржуйских странах!

Нет, не понял.

И разве только Троцкий? Сколько их было, апостолов революции, бежавших на Запад! Жили там, писали, обличали Сталина — и никто Не задумался, не посмотрел вокруг.

Наверно, это уже патология. Но она не снимает вины.

Потому я и утверждаю, что наши (сам я не состоял даже в комсомоле, но для меня они — мои, наши) комсорги-парторги пятидесятых — восьмидесятых годов в большом политическом смысле более чисты перед миром и совестью, чем Ленин и Троцкий.

И честнее. И невиннее.

Краткое примечание. Посмотрите, какие подлоги совершает Ленин в своих работах, блистательных по стилю и анализу. Например, знаменитая теория прибавочной стоимости. Еще при жизни Маркса ее извратил Лассаль, объявив, что коммунисты прибавочную стоимость «поделят» на всех: что заработали — то и получим. Маркс его жестоко высмеял, объяснив, что прибавочная стоимость будет и при социализме-коммунизме, потому что она дает деньги на содержание самого государства, его аппарата. Ленин этого не заметил и провозгласил теорию прибавочной стоимости краеугольным камнем, похоронщиком капитала и залогом победы пролетариата. После чего термин «прибавочная стоимость» напрочь исчез из обихода советской науки, в крайнем случае мелким шрифтом писали: «прибавочный продукт» (курсив мой. — С. Б.)…

В двадцать восьмом году, когда в Северном Казахстане началось массовое истребление всех некогда богатых и знатных, как их тогда называли — «бывших» — моего деда Баймагамбета, одного из самых богатых и влиятельных людей края, не тронули. Его защитила охранная грамота, выданная командованием Пятой армии — той самой знаменитой Пятой армии Тухачевского, которая в последние октябрьские дни девятнадцатого года штурмом взяла Петропавловск.

А это был стратегический узел, главный железнодорожный центр, откуда открывались пути и на юг, и на запад, и на север. С его падением Белая армия оказывалась практически отрезанной от России. Сам Колчак писал в те дни, что здесь, под Петропавловском, решается его судьба. Понятно, что бои были ожесточенные, сражались до последнего. Армия Тухачевского вошла в город основательно потрепанной, обескровленной. И надо полагать, что тут помощь Баймагамбета пришлась как нельзя кстати. На родовых землях вокруг озер Белое и Шаховское, в степях за озером Майбалык паслись несметные стада крепких красных бычков, отары овец, бродили полудикие табуны лошадей — все, что жизненно необходимо любой армии.

Да, так и было. Среди тех, кто вышел встречать Красную армию, к великому удивлению горожан, оказался и Баймагамбет, восьмидесятилетний(!) патриарх петропавловских казахов. Почему? Что подвигло старца на такой шаг? Эти вопросы мучили в то время многих. Мучают они сейчас и нас, его многочисленных внуков, правнуков и праправнуков.

И вот что странно. Баймагамбет жил долго, очень долго, он мог все прояснить, рассказать, а уж семейные предания донесли бы его слова до нас. Но ведь нет! Он молчал и ответ унес в могилу. Может, не считал нужным кому-либо объяснять свои решения? Характер у патриарха был кремень.

Так что нам остается только гадать.

В каких-то симпатиях к революционному классу и делу моего деда заподозрить нельзя. Баймагамбет был в шестнадцатом поколении прямым потомком знатного рода Каракесек. Среди его предков было немало людей, оставивших некоторый след в истории народа. Скажем, известный всей Казахии, то есть во всех трех Ордах — Старшей, Средней и Младшей, батыр Джанходжа, ярый поборник казахской независимости. (Все исторические казахские имена даются в транскрипции М. Танышпаева. См.: М. Танышпаев. «Материалы к истории киргиз-казакского народа». Ташкент, 1925 г. Репринтное издание 1990 г. Алма-Ата.) Он, Джанходжа, воевал против всех: и против кокандского хана, и против хивинского, и даже против своих, казахских ханов из рода чингизидов, то есть потомков монгола Чингисхана. Их, чингизидов, уже несколько веков как ставших казахами, яростный Джанходжа все равно не считал за казахов. Ну, это как если бы некий русский богатырь, знатный витязь, собрал свой род-дружину и вдруг начал воевать против всех потомков Рюрика — Долгорукого, Невского, Донского, считая их всех пришлыми, чужаками… Вот такой был человек Джанходжа. Имя Джанходжи одно время было ураном — боевым кличем всех Каракесеков. Сейчас именем Джанходжи (по-новому — Жанкожи) названа улица в Актюбинске.

Был и другой батыр — Джалантос, знаменитый в свое время военачальник в Самарканде; там же, в Самарканде, Джалантос построил медресе «Ширдар».

Казахская родо-племенная знать менее всего была расположена к каким-либо теориям классового переустройства мира хотя бы в силу своей глубокой и невозмутимой феодальности. Тем более абсурдно предполагать это в восьмидесятилетием патриархе, читавшем и писавшем только по-арабски…

Возможно, на решение Баймагамбета оказать помощь красным повлияла смерть его свата Идриса-хаджи, расстрелянного колчаковцами. Но то был просто трагический случай, каких немало в смутные времена, и вряд ли старец так рисковал бы и своим будущим, и будущим рода, повинуясь лишь минутному порыву.

Вернее всего, Баймагамбетом руководили инстинкт и трезвый расчет одновременно. Инстинкт выживания, сохранения рода. И здесь нельзя не принять во внимание одну деталь — решающую для казахского сознания той эпохи. Родового сознания вообще.

Мой отец Темирбулат (Темирбек), семнадцатый потомок Каракесеков, последним вписанный в генеалогические таблицы историками начала XX века, был единственным сыном Баймагамбета. То есть единственным прямым потомком правителей рода Каракесек. Сам Баймагамбет был единственным сыном Джургена, Джурген — единственным сыном Куана, Куан — единственным сыном Алена, Ален — единственным сыном Джалмамбета.

Пять последних колен рода имели единственных детей мужского пола. Единственных прямых потомков; со смертью любого из них род мог пресечься! Не это ли обостряло инстинкт самосохранения, накладывало на главу рода совершенно особый, ни с чем не сравнимый груз.