— Как у де Каролисов? — Она взяла нарцисс из вазочки в центре стола и вдохнула его аромат.

— Ну да. — Любопытство дочери начинало вызывать у него подозрения.

— Но ты в самом деле уверен, что они в долгах?

— У меня тесные отношения с их банком, и я знаю, что говорю. Правда, до сих пор они вели себя корректно. Это люди, которым везет с рождения. Жена из богатой семьи. У них прекрасное поместье в Верчелли. Ну что, ты удовлетворена? — спросил Чезаре, вставая из-за стола. — Полностью, ваша честь, — в тон ему ответила Анна. Мария не слышала их разговора — она в это время исчезла на кухне. — Я только хотела понять, отчего эта Сильвия напускает на себя такую спесь.

Итак, значит, отец Сильвии был должником ее отца, и тот мог бы припереть его к стенке в любой момент.

— Пап, — остановила она его, когда он уже направлялся в гостиную, куда Мария должна была подать кофе. — Ты слышал что-нибудь о графах Валли?

— Каких именно Валли?

— Я дальше не помню.

— Если ты имеешь в виду Валли ди Таверненго, — помог ей Чезаре, — это виноделие. Знаменитая фамилия. Прочное состояние.

— Ага. — Она почувствовала зависть к Сильвии, которая выходит замуж, такая подлая, за человека известного, да еще и удачливого, красавца с темным горячим взглядом, который так ее взволновал.

— Что «ага»?

— Арриго Валли ди Таверненго — это жених Сильвии, — призналась она.

— Поздравляю, — сказал Чезаре, глядя на нее ироничным и несколько двусмысленным взглядом. — Или нет?..

— Для меня, — сказала она, нежно беря его под руку и направляясь вместе с ним в гостиную, — это просто маленькое любопытство. Представь себе.

— Спроси у Пациенцы, — посоветовал он. — Нет ни одной любовной интрижки, скрытой или явной, о которой бы он не знал. Как ему удается следить за всеми этими любовными историями и одновременно за своими делами, для меня остается великой тайной.

— Прекрати, Станис! — сказала Анна, резко обернувшись к барону и окинув его холодным взглядом своих зеленых глаз. — Твое поведение непереносимо. — В девятнадцать лет она была завораживающе красива, некое подобие вулкана, одетого льдом.

Барон покорно улыбнулся. Безнадежно влюбленный, он смирился с непреклонным характером своей возлюбленной, но не терял еще надежды.

— Ты так прекрасна, моя дорогая, даже когда сердишься. — Его хриплый голос был полон желания.

Оба они разгорячились после долгой скачки по вересковой пустоши, окружавшей замок барона на Луаре, и сейчас перевели коней с галопа на шаг. Вдали уже виднелся изящный силуэт замка, которым с семнадцатого века владели бароны де Ларошфуко.

— Я не могу этого позволить, Станис, — смягчившись, сказала Анна, ласково погладив его по щеке. На ней были узкие зеленые брюки и белая шелковая блузка, облегающая грудь. На ногах коричневые кожаные сапоги.

— Я буду ждать и надеяться, — сказал барон с грустным вздохом, демонстрируя смирение.

Пришпорив коней, они мелкой рысью добрались до замка. Конюх встретил их у ворот и принял поводья.

В углу конюшни Станис снова обнял ее. Эта снегурочка с сердцем вулкана, как он определял ее, сводила его с ума.

— Хватит! Перестань! — воскликнула Анна. Но этих слов и гневного взгляда было недостаточно, чтобы образумить его. Он прижал ее к себе, приник к ее губам и рывком расстегнул ее блузку.

Яростным усилием Анна вывернулась и ударила его хлыстиком по щеке. Она была вне себя от стыда и обиды. Широкий синеватый след от удара появился на щеке барона.

— Не делай этого больше никогда, — воскликнула Анна голосом, полным презрения. — Если хочешь позволить себе подобные вольности, у тебя довольно подружек на стороне. Никогда не забывай, кто я.

С тех пор как она стала невестой Станиса де Ларошфуко, она впервые реагировала на его приставания таким решительным образом, но и никогда еще не случалось, чтобы мужчина набросился на нее с таким неистовством.

— Маленькая шлюшка, — потирая рубец на щеке, отвел барон душу, когда Анна уже не могла его услышать. Он бы жестоко ее избил или так же страстно любил бы ее. То ненавидя ее, то любя, он жил только ею, дышал только ею, этой недотрогой, приводившей его в отчаяние.

Станису де Ларошфуко было за тридцать. Он был хорош собой, к тому же в нем угадывалась порода. По отцовской линии он происходил от Франсуа IV, герцога Ларошфуко, знаменитого автора «Моральных размышлений», фрондера, полководца и писателя, оставившего заметный след в истории Франции. Впрочем, Анна не во всем им восхищалась — ее шокировало, что предок ее жениха был вынужден жениться в пятнадцать лет.

Анна и Станис познакомились зимой на одном из лыжных курортов в Гренобле. Анна, которая никогда не блистала на лыжах, иногда заканчивала свои спуски кубарем, и как-то раз именно Станис после одного из таких трагикомических спусков галантно помог ей подняться на ноги. Молодой человек, который рыцарски протягивал ей свою руку, не показался Анне особенно привлекательным, но, в общем, он был приятным и остроумным, с живыми улыбающимися глазами и говорил по-английски с чудесным французским акцентом.

— Меня зовут Станис, — представился он, сняв перчатку.

— И все? — спросила она, приводя в порядок свой невзрачный лыжный костюм, купленный на дешевой распродаже.

— Я ношу имя, перед которым раскрываются все двери, — признался молодой человек, привлеченный зелеными глазами Анны и ее девичьей грацией, но удивленный скромностью ее костюма, который не имел себе подобных на этом шикарном лыжном курорте, где пускались на ветер миллионы и номер в отеле стоил бешеных денег.

— Ах, вот как! Вы меня заинтриговали, — заметила Анна, вновь вставая на лыжи в своем наряде от деревенской портнихи.

— Тогда я вам представлюсь, — сказал он. — Станис де Ларошфуко.

— Тот самый, что написал «Максимы» и «Размышления», — блеснула она своей эрудицией. — И сколько же вам, в таком случае, лет?

— Двадцать девять.

— Ого!.. — засмеялась Анна. — Значит, это были не вы, значит, это творения вашего предка.

— Ему сегодня было бы четыреста. — Знатность и древность его рода на всех производили впечатление, и Станис это знал.

— С ума сойти! — воскликнула Анна. Ей было весело, она снова встала на лыжи и поехала, поднимая снежную пыль.

Вечером беседа продолжилась в баре «Палас» за стаканом дымящегося грога. Будучи по своему происхождению аристократом, а по воспитанию джентльменом, барон обладал к тому же изысканным вкусом и чувством такта. Так ей, по крайней мере, казалось тогда. Он был прямой противоположностью молодым львам миланского светского общества, в которых ощущался налет провинциализма, и это подкупало в нем Анну.