— У меня есть кристалл Калиместиара, однако твоих людей это, кажется, не очень интересует. Неужели опасности, подстерегающие тех, кто задумал пересечь Жемчужное море, столь велики, что перед ними меркнет привлекательность сокровищ Маронды? — спросил Мгал, пытаясь прочесть мысли собеседника на его лице, но глаза Дижоля были непроницаемы.

— Мои люди не расспрашивают тебя о ключе и сокровищнице потому, что я велел им помалкивать. Не к чему, чтобы весь пакгауз знал о твоем кристалле. А сокровища интересуют всех — пересечь море на таком славном суденышке, как «Забияка», не особенно сложно. Будь мы на свободе, я немедленно предложил бы тебе отправиться в путь. Но в настоящем положении остается только ждать, как повернутся события. Для этого я и просил позвать Одержимого Хафа. Кстати, кристалл свой ты успел надежно припрятать?

— Думаю, да, — коротко ответил Мгал.

Воспользовавшись схваткой, завязавшейся в таверне между пиратами и гвардейцами, он передал пояс с кристаллом Гилю, а тот успел сунуть его Китиане, наказав, чтобы та сберегала до их возвращения. Но уцелела ли сама Китиана? Сумела ли припрятать кристалл, не проболталась, ли, не надумала ли продать его, посчитав за диковинную безделушку? Гиль был уверен в девушке, как в самом себе, но уверенность эта свидетельствовала только о его влюбленности и не могла рассеять тревоги северянина.

— Надеюсь, ты сможешь отыскать припрятанный кристалл, и тогда мы обсудим, как нам добраться до сокровищ. Пока же я хочу знать, что тебе о них известно. Мне доводилось слышать, что последний Верховный Владыка Убер-ту спрятал в этом хранилище не золото и драгоценные камни, а знания древних, которые могут дать добравшимся до сокровищницы все, чего они только пожелают.

Бескровные губы Дижоля сложились в мечтательную улыбку, противоречившую по-прежнему холодному выражению глаз, и Мгал подумал, что капитан «Забияки» не так прост, как кажется, и лучше бы им иметь дело с обычным грабителем храмов. У него пропала всякая охота обсуждать содержимое сокровищницы Маронды, и он медлил с ответом, нетерпеливо поглядывая на приближавшегося Бемса, который подталкивал перед собой Одержимого Хафа.

Увидев его впервые, северянин содрогнулся — высокий, нескладный, с длинной, идущей ото лба к темени залысиной, он был слеп и к тому же не имел рук. Одержимого знала вся Сагра — более того, он был такой же достопримечательностью города, как цитадель на Белой скале, Каскад Харголидов или мосты, соединяющие остров с левым берегом. Известностью своей Хаф был обязан, во-первых, своим припадкам, во время которых он переставал что-либо соображать, а во-вторых, врожденному уродству, хотя, если разобраться, калек в Сагре, как и в других городах, пруд пруди: кого звери, рыбы или пресмыкающиеся объели, кого люди обкромсали. И жалели их, и гоняли, кто как свой характер проявлял. К Одержимому же отношение было особое — любой считал за честь накормить его и напоить, но далеко не от всех принимал он угощение. Объяснялось же это отношение, равно как и известность Хафа, тем, что боги, словно возмещая недоданные ему части тела, наградили его удивительной способностью провидеть грядущее.

В каждом городе, да что в городе, в любой деревеньке сыщется местный прорицатель, который, пошептав на воду, бросив гадальные камешки, кости или палочки, сделает более или менее верные предсказания. Вот только мало из них в конечном счете пользы извлечь можно. Предсказать погоду на завтра способен и знающий приметы человек. Урожайный или неурожайный выдастся год — тоже. О том, удачная ли торговля будет в соседнем городе, лучше расспросить караванщиков, хотя и предсказатель может в крайнем случае сгодиться. А вот предупреждение об ударе, скажем, ножом в пьяной драке — чего, собственно, от него и ждут, — о внезапном шторме — вовек не услышишь. То есть скажет он, например, что грядет беда, но ведь из малых и крупных бед жизнь человеческая и складывается: удача или везение в ней — явление редкое. А как к предстоящей беде готовиться, чего ждать? Что кошель срежут или дочь в рабство угонят? И то и другое беда. А если в кошеле — последние сбережения, а дочь — дрянь изрядная? Вот и получается, что пользы от такого пророчества — как от дохлого тонга. К тому же большинство доморощенных гадателей-предсказателей ещё и во времени путаются. Спросят его про шторм, он и отвечает: да, мол, ожидать надобно — разразится. А через пять дней или пятнадцать — про то молчок.

В отличие от этих горе-пророков, предсказания Одержимого Хафа были достаточно определенны и сбывались всегда. Случалось, конечно, понимали их превратно, случалось, отмалчивался Одержимый — не из корысти или страха, а потому, что стих такой находил. Но если уж говорил он кому невнятным своим, по-детски нетвердым голосом: «Не ходи завтра в море, назад не воротишься», можно было не сомневаться — так и станется.

Одно время унгиры сагрские стаей за Хафом ходили — ни у кого из них Одержимый жить не пожелал. Гигаур пытался к себе его залучить — не сумел. Силой на Белую скалу притащил — замолчал Хаф, будто язык у него отнялся, пришлось отпустить. Выпить Одержимый любил — это да, но птицей был вольной, за что и любили его сагр-цы, обращавшиеся к нему за пророчествами вне зависимости от веры своей. А некоторые, вроде Бемса, ещё и побаивались.

— И тебя гвардейцы схватили, не помиловали? Чем же ты им не угодил? — приподняв голову, обратился Дижоль к доставленному Бемсом провидцу. — Видно, много знаешь, многим пророчествами своими насолил. Ну раз уж приравняли тебя к нам, скажи, скоро ли мы отсюда выберемся? И еще… — Капитан «Забияки», помедлив, продолжал, чуть понизив голос: — Что ждет меня в будущем?

Он потянул слепца за пузырящуюся штанину, и тот, дернув плечом, чтобы освободиться от сопевшего за спиной Бемса, присел на корточки подле раненого.

— Положи мне руку на лоб, — слабым, ломким голосом велел Хаф.

Дижоль приложил к морщинистому лбу провидца свою широкую мозолистую ладонь. Одержимый вздрогнул, лицо его напряглось, и Мгалу почудилось, что с рождения невидящие глаза вот-вот откроются и блеснут нездешней силой из-под неподъемных век.

— Мы уйдем отсюда этой ночью, но у тебя нет будущего. Ты не доживешь до рассвета. Больше мне нечего тебе сказать. Прости.

Дижоль глухо зарычал, кулаки его сжались. Бемс тихо ахнул.

— Жаль. В планы мои не входило так скоро покидать этот мир. И все же, даже если ты прав, нам ещё есть о чем поговорить. Мне небезразлична судьба моих людей, и я хочу знать, что станет с «Забиякой», — овладев собой, сказал Дижоль глухим, напряженным голосом.

— Судьба корабля зависит от капитана, и я не могу её предсказать. Что касается твоих людей, то у каждого из них свой путь. Пусть подходят ко мне по очереди, если ты действительно желаешь, чтобы я сказал, что ждет каждого из них. Но захотят ли они, да и нужно ли это тебе…

— Не нужно! — прервал Хафа Дижоль. — Ты прав, мне незачем это знать. Те, кто интересуется своим будущим, обратятся к тебе сами. Скажи мне последнее: доберется ли этот северянин до… своей цели? Мгал, положи ему руку на лоб!

Северянин не стремился услышать предсказание — увиденное в Пророческой Сфере не облегчило его жизнь, а скорее усложнило её. Но, не желая спорить с Дижолем, он, пожав плечами, положил ладонь на лоб Хафа.