– Вы это прекрасно сделали, капитан, но это опять не так… Вы все делаете одно лишнее движение. Очевидно, весь полк придется переучивать.

Во время этого спора Эттер стоит рядом с пристойно скучающим видом и не проронив ни одного слова.

Лечицкий к нему:

– Вы что скажете, полковник? Вы сами видите, что делать прием так, как я показываю, гораздо удобнее…

Эттер молчит.

– Вы сами когда-нибудь стреляли с колена?

С высоты своего роста Эттер любезно-удивленно смотрит на маленького Лечицкого и со своим петербургско-английским акцентом цедит:

– Я, ваше превосходительство, с колена… Никогда.

После этого короткого, но выразительного разговора отношения между генералом и полковником установились твердо и навсегда. Останься у нас Лечицкий дольше, аттестацию на командира полка он бы Эттеру не пропустил. К сожалению, через год Лечицкому дали повышение, а следующий начальник дивизии Мрозовский старший офицерский состав своих полков знал плохо.

После разговора с Лечицким Эттер еще года два прокомандовал батальоном и наконец в 1910 году получил 5-й гренадерский Киевский полк со стоянкою во граде Москве.

Давать полковникам 1-й гвардейской дивизии в командование московские гренадерские полки было традицией. Киевский полк, которым Эттер командовал три года, и по составу офицеров, и по строевой репутации считался в Москве самым лучшим полком. Это была московская гвардия.

Ванечке Эттеру в Москве жилось очень неплохо. В то же самое время проживала в Москве великая княгиня Елизавета Федоровна, вдова убитого Каляевым московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Ученик Победоносцева и большой обскурант, Сергей Александрович был единственный из великих князей, который принимал активное участие во внутренней российской политике.

Великая княгиня Елизавета Федоровна, родная сестра императрицы Александры Федоровны, постоянно пребывая в Москве, занималась главным образом монастырями и благотворительностью, но затворницей все-таки не жила и видеть ее было можно. Приехав на временное жительство в Москву, Ванечка Эттер счел приятным долгом к ней явиться на поклон, а затем и он, и жена стали получать регулярные приглашения. Петербургские люди в Москве были на счету и на виду. Между Москвой и Царским Селом поддерживалась постоянная переписка. Сестры любили друг друга. Своевременно в Царском узнали, какие прекрасные и достойные люди Ванечка и его жена, как их все любят и как отлично Ванечка командует своим полком. Зерно упало на добрую почву. Царь, когда он командовал 1-м батальоном Преображенского полка, знал Эттера по бригаде и помнил его. При назначении командиров гвардейских полков последнее слово всегда оставалось за «шефом», то есть за ним. В глазах Царского Села было у Ванечки еще одно крупное достоинство. Он был «русский немец». А немцы на русской службе, за исключением, кажется, только полковника Пестеля и лейтенанта Шмидта, все поголовно отличались беззаветной преданностью не столько отечеству, сколько престолу. Вспомнили попутно и то обстоятельство, что не только отец Ванечки в Турецкую войну командовал Семеновским полком, но и отец жены Ванечки тоже был нашим командиром. Стоит ли после этого удивляться, что когда в 1913 году встал на очередь вопрос, что же дальше делать с Ванечкой и не уволить ли его в отставку, то, несмотря на весьма бледную аттестацию, дело было решено в самом лестном и приятном для него смысле. Он был произведен в генерал-майоры, взят в свиту и назначен командиром лейб-гвардии Семеновского полка.

Когда в полку узнали о назначении нам командиром Эттера, некоторые старые его сослуживцы по 1-му батальону обрадовались, другие не очень. Как-никак, чтобы командовать полком в городе Санкт-Петербурге и в лагерях под Красным Селом, Ванечка имел свои достоинства. У него были прекрасные связи и импозантная внешность. Он был «свой» и по-своему очень предан полку. Иначе и быть не могло. В полку прошла вся его молодость и большая часть его сознательной жизни. Когда состоялось его назначение, ему стукнуло пятьдесят.

С Ванечкой Эттером во главе, область «представительства» и «блеска» была бы на должной высоте. Строевая часть шла бы «самотеком». Если не разболтались мы под Шильдером, то теперь, после трехлетней учебы педагога Новицкого, строевого и стрелкового запаса у нас хватило бы еще лет на пять.

Встретившись с Ванечкой после трехлетней разлуки, наблюдательные люди заметили в нем кое-какие перемены.

И не к лучшему. Для слабых голов самое сногсшибательное вино – вино власти. Прежде всегда корректный и сдержанный, Ванечка стал позволять себе раздражаться, всегда по мелочам. Начинал покрикивать на офицеров. В этом отношении «свой» командир, то есть из своих, был всегда много хуже «чужого». На командира из «своих» никакой управы не было. Покойный Мин третировал офицеров, как мальчишек, и в строю, и вне строя. Помню, как того же Ванечку Эттера, перед его 1-м батальоном, он раз «протер», что называется, «с песком».

Проносив семеновскую форму от солдата да командира, в полку Мин мог позволять себе абсолютно все, что угодно. Хоть и не такие, но тоже большие права имел в этом смысле и Ванечка. Разница была в яркости личности. Мин был огневого темперамента волевой мужчина. Ванечка брюзжал, раздражался и капризничал. И все это было бы ничего, если бы с Ванечкой пришлось нам проходить церемониальным маршем на Марсовом поле или, в крайнем случае, атаковать Пулковскую обсерваторию.

Но судьбе угодно было, чтобы под Ванечкиной командой, в составе российской гвардии, с 20 августа по 3 сентября 1914 года (все даты по старому стилю) мы перевернули ход Галицийской битвы, дали Люблинские бои, обратили в бегство 1-ю Австро-Венгерскую армию, форсировали реку Сан у Кржешова и перешли австрийскую границу; чтобы 10–13 октября мы помогли спасти крепость Ивангород, которую готовились атаковать две венгерские дивизии и которая до нашего прихода располагала могучим гарнизоном из двух дружин ратников ополчения; чтобы 3–5 ноября под Краковом мы с соседями остановили наступление 45-й австрийской и 27-й венгерской дивизий, задержали их, перешли в контратаку, опрокинули и при преследовании взяли многие сотни пленных; чтобы 4—20 февраля 1915 года в Праснышской операции мы остановили немцев перед Наревом и не пустили их в Ломжу; и чтобы, наконец, летом 1915 года во время прорыва фельдмаршала Макензена, когда внезапно обнаружился сюрприз, что у русской артиллерии нет снарядов, наши измотанные люди, в течение многих недель, отступая ночью и дерясь днем, голыми руками пытались защищать Красностав, Владаву и Вильну.

И все это совершалось под неумелой, нерешительной и растерянной Ванечкиной командой.

Кто-то из военных авторитетов, чуть ли не сам Наполеон, сказал: «Лучше стадо баранов, предводимое львом, чем стадо львов, предводимое бараном». С соблюдением всех пропорций, можно сказать, что в 1914–1915 годах наш полк представлял из себя вторую,