пущу!

Впервые видел Ноко свою сестру такой упрямой. Совсем не такая она, как другие девушки рода Копинка. В самом деле, еще не пустит в юрту шамана да обругает его. Тогда беда будет.

— Никак нельзя не пустить! — встревожился Ноко. — Скажешь шаману, что за кривого не пойдешь, а пустить все же надо.

— Не пущу!

Ноко обозлился:

— Люди узнают — сердиться станут на тебя, помогать не будут.

— Дедушка мне ружье оставил. Капканов тоже пять штук есть у меня. Сама на охоту ходить буду!

— Гляди, люди из стойбища прогонят тебя. Куда одна зимой денешься?

По лицу девушки прошла усмешка.

— К тебе жить пойду; помнишь, ты звал меня?

— Когда все люди пойдут против… как смогу я?

— Не знала я, Ноко, что ты такой слабый! — усмехнулась Стилла.

— Слабый? — переспросил Ноко и развел руками. — Все наши люди такие.

— А почему шаман над всеми вашими людьми хозяин? Он хитрый, здоровый, в юрте на медвежьей шкуре сидит, в бубен стучит колотушкой, все люди на него работают. А польза какая людям от него? Никакой! Все равно люди болеют, умирают. Ничего шаман сделать не может им!

— Много лет так живем. Без шамана нельзя, наверно, — угрюмо пробормотал Ноко.

— Почему нельзя? — воскликнула Стилла. — Что с того, что много лет так жили? Раньше Каундиги погибли. После так могут Копинки погибнуть. Сам видишь, совсем мало осталось нас…

— По старым законам живем, других не знаем. — И в упор посмотрел на Стиллу. — А ты разве знаешь? Скажи, если знаешь!

Она промолчала.

Никаких новых законов Стилла не знала. Только видела, как худо люди живут, и внутренне, сердцем протестовала против такой жизни. А теперь решила высказать вслух все, что накопилось в ее душе протестующего, гневного. Кроме того, она была очень привязана к Ноко, считала его умным, добрым, справедливым. И теперь с горечью поняла, что он такой же, как все: слабый, покорный; и впервые чувство неприязни к брату вспыхнуло в сердце девушки.

— Что ж ты молчишь? Говори, если знаешь!

Стилла опустила руки:

— Не знаю!

Ноко оживился:

— Так что не говори больше…

Но Стилла резко прервала:

— Все равно говорить буду, что по-старому жить нельзя! И сама так жить не буду! А ты, Ноко, слабый ты человек, уйди от меня!..

Она бросилась на меховую подстилку, закрыла руками лицо и зарыдала.

Ноко постоял в нерешительности, потом вышел, хлопнув берестяной дверью.

Весь день Стилла не выходила из юрты. Не подкладывала хвороста в очаг, не варила пищи. Кусок оленьей грудины, который принес Ноко, Стилла бросила на корягу за дверью: не нужно ей!

Стилла лежала на полу и усталым, отсутствующим взглядом смотрела в темный угол, где висело ружье дедушки Серафима. Потом она подумала о кривом уроде — сыне шамана Елизара. Ясно представила себе его странную медвежью походку, высокий горб на спине, приплюснутый красный нос и маленькие, злые, как у лисы, попавшей в капкан, глаза. Она брезгливо скривила губы, содрогнулась.

Ей хотелось войти в юрту к человеку смелому, доброму, красивому, и она верила, что, когда придет счастливый день, Ноко вынесет ее на руках, как того требовал древний обычай лесного народа, из юрты дедушки и передаст в руки будущему мужу.

При всей смелости, которую она проявила в разговоре с Ноко, Стилла в то же время чувствовала себя беспомощной. В самом деле, что она могла сделать одна? Ничего решительно. Никто не захочет ссориться из-за нее с шаманом, озлоблять его, тем более что она, Стилла, не из рода Копинка, а пришлая, и меньше всего смеет заявлять о каких-то своих правах.

И она опять, как на единственное свое спасение, посмотрела на висевшее в углу ружье. Встала, откинула назад упавшие на глаза волосы, шагнула в угол и сняла ружье.

Пока она думала, как поудобней пристроить его, чтобы вернее выстрелить себе в висок или в сердце, на улице заскрипел снег. Она подумала, что это опять идет Ноко, и поставила ружье к стенке.

Она решила, что не пустит его больше в юрту, и, подбежав к двери, закрыла ее на засов.

Но тут она услышала незнакомый голос:

— Совсем не бедная невеста — оленье мясо собакам бросила.

Приоткрыв дверь, она увидела Елизара Копинку. Заложив за спину руки, шаман смотрел, как лохматая собака, чавкая, грызла зубами мясо.

— Стилла Копинка!

Девушка перешагнула порог, заслонив собой вход в юрту.

— Здесь нету такой! — громко, с вызовом сказала она.

— А кто же есть?

— Каундига!

Шаман протер глаза рукавом халата, заморгал и с усмешкой произнес:

— Совсем слепой стал я — никакой Каундиги не вижу! А Стиллу Копинку вижу.

У девушки перехватило дыхание.

— Я — Каундига! Что надо тебе?

Шаман, все еще думая, что над ним шутят, приблизился к девушке и хотел потрепать ее по щеке. Она резко отстранилась:

— Зачем пришел?

— Зайдем в юрту, сядем, поговорим тихо — тогда узнаешь.

— Не пущу в юрту!

Елизар схватил тонкую руку девушки и так сжал ее, что Стилла чуть не вскрикнула от боли. Но оттащить от двери не мог.

— Не пущу! Все равно не пойду за твоего сына: злой он, горбатый, глядеть страшно! — сквозь слезы, задыхаясь, кричала она. — Умру лучше.

Она изловчилась, вырвала руку и изо всех сил толкнула шамана ногой в большой круглый живот. Елизар упал в сугроб, забарахтался в снегу и не скоро поднялся. Девушка заперла дверь на засов.

Ночью она ушла.

5

Когда ее хватились, Стилла уже была далеко от стойбища.

Она шла на лыжах, подклеенных мехом, почти всю ночь, изредка останавливаясь и прислушиваясь, нет ли за ней погони. На рассвете, выбрав в зарослях глухое место, села на барсучью шкурку, прислонившись спиной к дереву. Ей было жарко, хотелось пить. Расстегнула кухлянку, съела несколько горстей снега. Стало клонить ко сну, но она пересилила себя. Долго задерживаться здесь она боялась. Чего доброго, шаман пошлет людей искать ее.

«Еще дальше уйду, замерзну в тайге, но не вернусь обратно», — решила она.

Стилла поднялась, раздвинула мерзлые кусты и увидала зарю. Длинная огненная полоса протянулась по горизонту. Осмотревшись, она подумала, что дальше надо идти вдоль какой-нибудь речки. Речка обычно ведет к жилому месту. Но все лесные реки в эту пору скованы льдом, и невозможно узнать,