Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И действительно, эксперты, исследовавшие кровь на бинтах, обнаружили в ней нестандартное содержание гепарина. Что такое гепарин мистер Роджерс не знал, но те же эксперты объяснили, что теоретически возможны два варианта. Или ранен тяжело больной человек, большую часть времени прикованный к постели, или кровь на бинтах – не из раны, потому что гепарин используется как консервант – вещество, предотвращающее свёртывание донорской крови при её длительном хранении.
Мистер Роджерс даже крякнул и довольно улыбнулся, услышав про второй вариант – он был профессионалом, и запросто мог оценить красивую игру, даже когда играли против него. Пожалуй, пока русским и не хватает грациозности работы советских разведок, но учатся они быстро, набирают потерянные очки и быстро займут подобающее место в высшей лиге. Может быть, бросить бинты почти на видном месте – и топорная работа, но задумка хорошая. Выгрузили одну группу как бы для спасения агента, имитировали ранение, залив бинты донорской кровью, и под видом эвакуации скорей всего вбросили в страну вторую группу.
Размышлениями о том как локализовать наводнивших Юту агентов противника мистер Роджерс пока утруждать себя не стал – не его это задача, теперь тут для этого специальная группа из столицы. Сейчас надо думать о том, как скрытно и быстро передвинуть силы и средства проекта из засвеченной Юты в Нью-Мексико – там, слава богу, пока спокойно. Это потом можно будет потешить профессиональное любопытство, поинтересоваться: чем закончилась облава в Юте, каким образом русские вовлекли в игру местных бандитов, и какая из российских разведок это сделала.
Последний вопрос, кстати – весьма нетривиальный. Была у Советов политическая разведка КГБ, которая теперь превратилась в СВР. Была у СССР и особо-секретная военная разведка ГРУ. В советские времена эта организация была известна только профессионалам тайной войны. И в новой, постсоветской России эта разведка сохранилась, хотя и «вышла из тени» – теперь про ГРУ знают все. В последние же годы разведывательное сообщество США всё чаще обнаруживает присутствие «третьей силы», однозначно работающей в интересах России, но, похоже, ни с СВР ни с ГРУ не ассоциированной.
Впрочем, и на базе Холомен без приключений не обошлось. А источником оных стала как раз та самая пародия на военнослужащего, стоявшая теперь перед мистером Роджерсом, и жалко лупающая глазами из-за толстых стёкол очков.
В ангаре «Ди» – том самом, где должно было прятаться «Изделие Грей», вышел из строя один из четырёх кондиционеров – надсадно гудящий серый ящик, размером с приличный грузовик. Кондиционеры в климате Нью-Мексико – вовсе не роскошь. В некондиционированном ангаре солнечным днём (а других здесь не бывает) за какой-нибудь час температура взлетит за грань переносимой человеком, и механики не смогут работать – начнут падать в обморок. А ещё через какое-то время жара создаст опасность для самолётной электроники, совсем не рассчитанной на работу в печи. И, как на грех, электриком, отвечающим за исправную работу кондиционеров, оказался этот растяпа. Кондиционер-то он конечно починил, зато забыл рядом на полу свой пластиковый сундучок, как уже потом выяснилось – с инструментами.
Охранник, сопровождавший электрика в ангар (по одному там было находиться не положено никому) тоже не обратил внимание на то что туда электрик шествовал с ношей, а обратно – без. А вот когда уже другие бойцы военной полиции (отвечавшей за охрану базы) проверяли ангар перед тем, как передать его людям из группы мистера Роджерса, то нашли в углу незнакомый предмет, что называется «явно не отсюда». Увидели, вспомнили про режим особой секретности на без того секретной базе, и (как нижним чинам и положено – не очень долго думая) подняли тревогу.
Прибыл взрывотехник. Проверил ящик специальным прибором на предмет обнаружения азотосодержащих компонентов взрывчатки, но определенного ответа не получил. Ящик-то закрыт, а вокруг очень уж много «фонящих» взрывчаткой веществ – авиабаза всё-таки… Попытался проверить объект исследования на предмет наличия электроники внутри (адских машин без электронной начинки в наше время не бывает) – детектор буквально зашкалило – слишком близко был тот самый кондиционер, в котором тоже изрядно электронных козявок, отвечающих за правильную работу. Взрывотехник оказался парнем решительным, и не стал ждать полицейского робота, который бы расстрелял потенциальную мину из инженерной пушки. Взял, да и открыл крышку. Естественно, нашёл только всякие кусачки, вольтметры, да изоленту. Потом конечно и люди мистера Роджерса содержимое электриковского ящика проверили со всем возможным тщанием – никаких шпионских закладок не нашли.
– Сэр… – проблеял очкастый сержантик, очевидно несколько осмелев: – Сэр мистер Роджерс, я могу забрать свои инструменты?
– Нет! – отрезал контрразведчик. – Надо ещё проверить что-это вы, сержант, пронесли на секретный объект! И зачем вы это сделали…
Хотел было посмотреть на очкарика проницательным взглядам, да передумал – тот и так, даже стоя по стойке «смирно» умудрился съёжиться, как будто ждал удара. Наверное, и так полученный урок запомнит надолго, растяпа и растеряха этакий. Вместо проницательного взгляда на сержанта мистер Роджерс посмотрел на часы и задумался – просто так, чтобы пауза получилась повыразительней. И так прекрасно знал что «Изделие Грей» следующим утром затемно уйдёт в прыжок куда-то через Тихий Океан, а вернётся уже ночью, соответственно весь день ангар будет пустовать.
– Зайдёте за своими цацками завтра. Всё! Свободны. – И, видя что сержантик готов опять что-то пролепетать, повторил строго и значительно: – Вы свободны. Идите.
Пра-правнук польских эмигрантов Стафф-сержант Энтони Трощановский волоча ноги брёл от штабного корпуса к КПП, и понимал, что его сержантская карьера, похоже, заканчивается. И служба под звёздно-полосатыми знамёнами заканчивается. И по этой чистенькой дорожке он идёт в предпоследний раз в жизни.
Эх, как же он раньше ненавидел это место – эту жару, эти пыльные бури, это белёсое небо без единого облачка. Как хотелось выбраться отсюда хоть на чуть-чуть. Когда попал сюда служить сразу после Первой Иракской войны, то даже по курсантской привычке зачёркивал в календарике дни, оставшиеся до отпуска. А потом – привык наверное. А может не потому что привык – может быть немножко грустно просто от понимания что это – навсегда, что никогда больше по этому месту не пройти. Человек – он от бесповоротных понятий вроде «навсегда» или «никогда» по-определению мрачнеет и хандре придаётся.
