— А что это там огорожено?

— Это… лучше не спрашивай, — вздохнул мужик. — А если увидишь, объезжай. Охо–хо, грехи наши тяжкие…

Альбинос повел сендер, как объяснили, по дороге еще раз наткнулся на площадку, огороженную флажками. У канатов скучали трое монахов. Один встал навстречу сендеру и поднял руку — хотел махнуть, чтоб сворачивали, но, увидев, что Альб и сам уезжает, сел на место.

— Разин?

— М–м?

— Что это там, за флажками? Видал, монахи стерегут?

Разин не ответил.

Когда сендер остановился перед двухэтажным зданием, украшенным сверху странной трехгранной пирамидой, обтянутой шкурами ползунов, уже вечерело, и на крышу взобрался служитель гостиницы, чтобы запалить цветные фонарики. Альбинос вылез из машины, сделал пару наклонов, разминая затекшую спину. Разин надавил клаксон, фонарщик глянул вниз и помахал рукой. Он не стал спускаться, из двери гостиницы вышел другой, верзила с дубинкой в руке и с сонным выражением на заплывшем жиром лице.

— Чего трезвоните?

— На постой примете?

— А… щас отопру.

Верзила скрылся в доме и вскоре уже был во дворе — распахнул ворота. Альбинос сел за руль и въехал во двор. Вдоль внутренней стены были навесы для самоходов постояльцев, дальше — еще одни ворота, за ними мастерская, там на цепях, позвякивая, раскачивалась наполовину разобранная мотоциклетка, под ней возился бородатый мужик в замызганном фартуке и с руками по локоть в машинном масле. Другой, помоложе и такой же перемазанный, подавал ему инструменты. Еще дальше была конюшня и стойла для манисов.

Верзила запер ворота, подобрал прислоненную к забору дубинку и указал на дверь:

— Туды проходите, хозяйка у стойки. С ей сговоритесь насчет постоя. И пулемет разрядить не позабудьте. У нас с ентим строго, чтоб усё разрядить. И еще: на хозяйку не пяльтесь особо, что ли. Не любит она энтого. Не надо.

— Ясно. А что за красные флажки в Киеве? И монахи стерегут?

— Некрозные пятна тама. Орден их огораживает, чтоб заразу обходили.

— Некроз? В Киеве?

Охранник только вздохнул. Альбинос взял из багажника походные сумки, Разин снял с турели пулемет, и они зашагали через двор к двери. Рядом с крыльцом была конура, когда путники приблизились, из нее, лязгая цепью, выскочило лохматое существо и разразилось воем и лаем:

— Гав! Га–у–у! В–у–у!

Альбинос отпрыгнул, Разин скинул с плеча пулемет и, лязгнув затвором, прицелился.

— Стой! Не надо! Не стреляй! — заорал от ворот верзила.

Разин отступил на шаг и присмотрелся — перед ним корчился в грязи человек, невероятно худой, похожий на оживший скелет. Он был с ног до головы вывалян в грязи, на мослах болтались лохмотья, такие изодранные, что невозможно понять, чем они являлись в прошлой жизни, в прорехах виднелись синяки и ссадины, цепь тянулась за ошейником, и всякое движение одичавшего человека сопровождалось звоном.

— Гав! Гау–у–у–у! — вырывалось у него из горла.

Разин оттолкнул человека стволом, когда тот подобрался к нему совсем близко.

— И впрямь, стрелять не нужно, — заявил Альбинос. — Ты такого плевком убьешь, побереги патрон–то.

Привратник, тяжело топая сапожищами, подбежал и замахнулся дубиной.

— А ну, брысь!

Человек тут же заткнулся и, подбирая за собой волочащуюся цепь, пополз в конуру. Там затаился и притих. Верзила попросил:

— Вы уж не бейте его, ежели ночью по какой нужде выйти, а он облает. Это не мое дело, а хозяйкино, она не любит, когда его лупят. А так он не тронет, только шумит.

— Ну и порядочки, — произнес Разин, кладя пулемет на плечо.

— Уж такие. Хозяйка его бить не позволяет. Сама бьет, а другим не позволяет. В зале она, Картина. Обычно за стойкой торчит, сразу увидите, красная така из себя.

Дверь вела прямо в зал. Альбинос с Разиным прошли между столов, в зале было человек двадцать — сидели по двое, по трое, ели, пили, провожали вошедших ленивыми взглядами. Музыканты наигрывали что–то заунывное.

— Спокойно здесь, тихо, — заметил Альб. — Я думал, если при дверях такая собачка, в зале тоже что–то веселенькое.

— И хозяйка веселая, — Разин кивнул на стойку.

Альбинос посмотрел и мысленно согласился — тетка за стойкой была примечательная. Высокая, полная, в ярко–красном платье, ее фигура сразу привлекала внимание.

И лицо тоже. Лицо Картины было почти целиком скрыто гладко начесанными прядями, узкий просвет между локонов пересекали отчетливо заметные рубцы. Разин подошел к стойке, бухнул прикладом о пол, обхватив ручищами пулеметный ствол. Хозяйка едва глянула на него и уставилась на Альбиноса.

— Красавчик, — промурлыкала она. — Надолго к нам?

Разин придвинулся ближе, тихо сказал:

— Блажен брату Крипте привет передает. Он в Киеве шапку потерял, просит поискать.

Хозяйка тут же погрустнела.

— Редко такие славные бродяги к нам заглядывают, а если и появятся, так непременно по делу… Крипте все в точности передам. Желаете комнату снять? — Она положила на стойку ключ. — Что еще? Дурь, девочки? Или выпивку подать? Пиво у меня знатное.

Женщина облизнула кончиком языка изуродованные губы и улыбнулась Альбиносу:

— У меня все знатное, лучше во всем Киеве не сыщете.

Разин сгреб со стойки ключ, молча повернулся и потопал к лестнице.

— На втором этаже комната, окна во двор, — промурлыкала Картина, она обращалась к Альбу, который замешкался, поправляя лямки походных сумок на плечах. — Номер на ключе выбит, и на двери такой же.

— Разберусь, — отозвался на ходу Разин. — Музыкант, не спи! Давай за мной.

— Музыкант, значит. — Картина склонила голову набок, разглядывая Альбиноса. — Придешь ко мне, сыграешь на ночь?

Альбиноса хозяйка гостиницы вовсе не привлекала, но и обижать ее не хотелось. Он ответил:

— Может, в другой раз.

И пошел за Разиным.

— У меня теперь вся жизнь — в другой раз, — прошептала Картина совсем тихо, но Альб услышал. — Тот самый раз уже в прошлом, а теперь все разы — другие.

Поднимаясь по лестнице, Разин заметил:

— И бабы к тебе липнут, и с Голосом ты столковался. Слушай, Музыкант, что я не так делаю? Нет, я не о бабах, не скалься, я с этой системой столковаться не могу. С Технотьмой с этой, некроз ей в программу.

— Да не знаю я, у меня само собой выходило. Только слова правильные подбирать нужно, а то, как ни скажи — в ответ: «неопределенность концепции» да «неопределенность концепции». Тупой Голос!

— Концепции–то у меня определенные, — Разин отыскал комнату с нужным номером и отпер. — Заходи, бросай вещи. Концепции в порядке. Мне говорит: «недостаточно развита центральная нервная система носителя», рекомендует сменить.