В 7-ми верстах далее нагнали второй обоз в 400 арб, на которые пущена только одна оренбургская сотня и легко справилась с «неприятелем», искрошив его как следует. Проскакали еще 6 верст, догнали уже 1000 арб. На такую почтенную силу «неприятеля» пущен был сначала дивизион Евгения Максимилиановича, потом дагестанцы и сунженцы. Караван был взят.

Во время атаки купец Громов убил из винтовки туркмена, занесшего саблю над головой его высочества, и тем спас ему жизнь. Захвачено в этот день 119 верблюдов и 5237 голов скота. Потеря наша состояла из 3-х раненых семиреченцев и 2-х джигитов. «Неприятель» потерял, конечно, великое множество. Арбы были сожжены. Прекратив преследование на границе песков, Блок остался ждать прибытия Головачова с пехотою. Отсюда, после привала до 3 1/2 часов, войска пошли обратно до арыка Кулянияба, где были встречены Саранчовым, и стали на ночлег; 18-го отряд перешел к Нияз-шейху и стал тут ждать Кауфмана. Саранчов же дошел до Ильялы.

Кауфман выступил вечером 15 июля с 10 ротами, конвойной сотней и 8-ю орудиями из Хивы, где остались 6 рот, полсотни казаков и 2 орудия. Кауфман 18-го ночевал у креп. Измыхшир, а 19-го прибыл в г. Ильялы, где уже стояли отряды Саранчова и Головачова. 22-го числа оренбуржцы передвинуты к Кизил-такиру, куда 31-го числа к ним приезжал Кауфман проститься и отпустил их домой. С прибытием Кауфмана к отряду Головачова дальнейшее избиение туркменов прекратилось.

Рассказав все подвиги доморощенных черкесов, т. е. Головачова, Блока и компании, по подлинным документам, мы приходим к заключению, что Скайлер не лгал.

Только 6 лет спустя, в 1879 году, напечатано было, и то на правах рукописи, в ряду приложений, вслед за защитой Маева, записка, составленная Вейнбергом в 1877 году: «Об отношениях туркмен к Хиве и к русской власти в Аму-Дарьинском отделе». Вейнберг был чиновник министерства иностранных дел и заступил место Струве, получившего видное назначение (послом в Японию). Из этой записки мы впервые узнали еще одну подкладку туркменского разгрома. Вот что он пишет по этому поводу: «Генерал-адъютант фон Кауфман, прежде чем оставить Хиву, заключил с ханом трактат, исполнение которого могло быть только тогда надежным, если бы хан был хозяином в своем ханстве. Но хан сознался, что с туркменами он только тогда может справиться, если русские войска помогут ему наказать туркмен, т. е. по понятиям азиатцев, подвергнуть их избиению, хотя бы главнейшего из племен туркменских иомудов». Выходит, что единственно в угоду хану Кауфман и наложил на туркмен контрибуцию и, не ожидая даже первых взносов, велел их истреблять…

По словам Вейнберга, туркмены «с давних времен привыкли, в отношении к Хиве, разыгрывать роль преторианцев или янычар… Они возводили и низвергали ханов и распоряжались, как настоящие хозяева ханства». Далее, по его же словам, «Кауфман убедил настоящего владетеля Хивы, Сеид-Рахим-Хана, уравнять положение туркменов с прочими народностями, населяющими Хивинский оазис, обложить их правильною податью, не требовать более на ханскую службу туркменские конные отряды и не считать их исключительно военным сословием».

Откуда мог знать Вейнберг содержание разговоров Кауфмана с ханом? Только от самого же Кауфмана. Кто поручится, что это не сочинено, в видах оправдания перед историей, задним числом? Ведь отсюда вытекает ряд посылок: «Туркмены — преторианцы и янычары; преторианцы и янычары, в свое время, были поголовно истреблены; следовательно, и туркмен никто жалеть не будет…» Таким образом, беспричинная и ненужная жестокость Кауфмана по отношению к иомудам превращается в акт государственной мудрости! Истребление исключительного военного сословия, умиротворение ханства — кстати, пример для всех других хищников и отплата за тысячи неприятностей, сделанных ими России… Соблазн великий!

Понятие о жестокости есть понятие условное. Когда директория поручила генералу Бонапарте усмирить бунтовавшую парижскую чернь и кто-то из членов ее приказал было артиллерии дать залп, для острастки, поверх голов, Бонапарте воскликнул: «Что вы делаете? Пощадите народ… жарьте в самую середину!» Один залп рассеял толпу… бунт был усмирен сразу. А если бы стали нежничать, то Париж имел бы «свои три дня» и потерял бы вдесятеро более людей. Поэтому один добрый залп в начале гораздо человеколюбивее холостых выстрелов, которые неизбежно повлекут за собой десяток добрых залпов. Что касается исполнителей, то ведь дисциплина, да еще в военное время, когда за все полагается только расстрел, не допускает ни отговорок, ни отказа… Что такое солдат и вообще военные? Это левит. Вспомним главу 33 «Исхода», стихи 26–28: «Стал Моисей в воротах лагеря и сказал: «Кто Божий — ко мне». И собрались к нему все потомки Левия. И сказал им: «Так глаголет Господь, Бог израильский: «Препояшься каждый мечем своим, пройди лагерь от ворот до ворот вперед и назад и убивай каждый брата своего, каждый друга своего и каждый ближнего своего». И сделали левиты, как приказал Моисей, и легло в тот день из народа около трех тысяч мужчин».

Так наказал пророк народ свой за золотого тельца. Современные Моисеи, с аксельбантами и без них, точно так же могут рассчитывать на слепое повиновение современных левитов. Посмотрите, как за границей расправляются не только с бунтами, но даже с простыми забастовками рабочих… Моисей, обшитый галунами, подает сигнал, и левиты идут искать брата, друга и ближнего, чтобы закласть их в жертву суровому богу «общественной безопасности»… Если Голованов сказал Блоку: «Действуйте в черкесском духе», а не «как левиты», то, конечно, ради желания быть понятым. Кто же помнит священные рассказы приготовительного класса?

Правда и то, что Моисей не упоминал про жен, сестер и детей, а левиты убивали только мужчин… Пожалуй, фраза Головачова вернее передавала смысл кауфманского предписания… Как бы то ни было, а слепые исполнители воли начальства, несчастные казаки, вероятно, предпочли бы штурмовать самый ад, чем крошить бабье и детвору.

В ташкентских архивах имеется и откровенная похвала этой кровавой расправы с туркменами: в секретном деле 1878–1880 годов № 34 («Об отпуске полк. Гродекова»). Проехав из Ташкента через Афганистан и Персию, он 18 марта 1879 г. представил объемистый доклад в главный штаб о своих наблюдениях и, рисуя безотрадную картину пограничных владений Афганистана и Персии, методически разоряемых набегами туркменов, настаивает на истреблении туркмен-текинцев в Ахале и Мерве. По его мнению, надлежащий результат получится «только при условии действовать против текинцев так, как действовали против иомудов туркестанские войска в 1873 году, т. е. беспощадно истребить все попадающееся на пути и наложить на оставшихся от погрома тяжелую контрибуцию лошадьми и отчасти деньгами. Это будет одно из самых человеколюбивых дел нашего императора… Туркмены — это черное пятно на земном шаре, это стыд человечеству, которое их терпит. Если торговцы неграми поставлены вне законов всех наций, то и туркмены должны быть поставлены в такое же положение. Что бы там ни писали Скайлер и К° о жестокостях русских в иомудскую экспедицию 1873 года, во всяком случае приказ генерала Кауфмана об истреблении иомудов есть, по моему мнению, самый человеколюбивый акт, который когда-либо был издан, ибо он клонится к спасению и благополучию миллионов людей».