И вообще я начинаю полагать, что гениев куда больше, чем я представлял себе раньше. Взять хоть нашу каторгу. Два великих полководца и по крайней мере с дюжину талантов, способных подняться до больших высот, назову лишь Мурад-пашу, Сафонку и Хуа То. Не слишком ли много для одной галеры, пусть даже ее экипаж специально мною подобран?!

— Болит мое сердце, — сказал Андроникос, — при мысли о том, что все гении и таланты, к несчастью, посвятили себя войне, а не науке, искусству, мирным делам. Какая потеря!

— А мне вот что жаль, — встрял в беседу Сафонка. — Самых хороших людей в своей жизни встретил я среди рабов. Больно много их гинет в неволе… Сколько доброго могли бы они сотворить, оставшись в живых и на свободе.

— Ты прав, юноша, — печально вздохнул старый грек. — Жестокий век наступил. Добрые, хорошие, способные люди валяются в грязи у подножия тронов, на престолах же восседают тупоумные чудища, пьющие человеческую кровь! Турецкие султаны, уничтожающие христиан, немецкие князья, избивающие крестьян, испанские и французские короли, сжигающие и режущие протестантов и еретиков… Итальянский князь Цезарь Борджиа, шведский король Эрик XIV, английский властелин Генрих VIII, русский царь Иван Ужасный… Сущие драконы! А на Востоке — персидские шахи, индийские магараджи, китайские императоры… Одни лютее другого!

— Дело не в жестокости, — возразил Искандар. — Цезарь и Чингиз-хан, Карл Великий и Тамерлан человеколюбием тоже не отличались. Главное в том, что измельчали владыки! Нет среди них гениев!

— От природы народы в мире разные, а власть, выходит, у всех одинаково мерзостная, — выпалил Сафонка.

Окружающие рассмеялись — и тут же замолкли при виде оруженосца нахуды.

— Мурад-паша приглашает Искандар-бега к себе на беседу, — поклонился тот.

Лицо Искандара окаменело. Раньше Мурад приходил сам, теперь вдруг «приглашает». Видать, и железные характеры подвержены ржавчине. Скоро ли паша начнет приказывать бывшему командиру и благодетелю явиться пред его светлые очи?! Что ж, такое не исключено. Когда былой кумир оказывается повержен тебе под ноги, трудно удержаться от искушения вытереть о него грязные подошвы…

Искандар кивнул, и пятерка его товарищей по веслу поднялась с песка. Они ходили за своим вожаком, как привязанные. Обладавшие свободой передвижения Селим и Андроникос охраняли его с боков, скованные одной цепью и двигавшиеся вместе русский, китаец и негр — сзади. Их неразлучная тройка, подумал Сафонка, смахивает на трехглавого Змея Горыныча. Только головы разномастные: большая черная — курчавая, маленькая желтая — редковолосая, средняя по размерам — русая, длинноволосая, бородатая.

Мурад-паша стоял на прибрежном холмике, возвышавшемся над бухтой, и смотрел на открытое море. При виде Искандара вежливо поклонился, и у того отлегло от сердца — не зазнался, значит. Кивнул головой в ответ.

На синей воде неподалеку от кромки зеленоватой полосы мелководья белело множество парусов. Судя по конструкции кораблей, это алжирская эскадра, решил Искандар. Состоит она из судов арабского типа, какие османы и берберы унаследовали от халифата.

Флотилию возглавлял многопалубный кабк — 136 пушек, тысяча воинов. Еще век назад он считался предельным средством устрашения на море. В основную ударную силу входили две шаланди — трехмачтовые исполины с длиной корпуса в 120 и шириной в 20 локтей, несущие по 600 человек и 42 пушки. Раньше такие суда строили только из знаменитого ливанского кедра. Теперь великое дерево почти перевелось, приходится использовать доставленные с Индийского океана кокосовую пальму и тик. Тиковые доски верно служат до двух веков, пока остаются в воде, от воздуха же быстро разрушаются, в отличие от кедра. Эх, в старину все было куда лучше и надежнее! Впрочем, если это так, почему же ты считаешь великолепные некогда корабли безнадежно устаревшими плавучими гробами, которым трудно соперничать с современными испанскими каравеллами и галеонами?!

По треугольным латинским парусам, очень длинным реям, идущим в половину прямого угла к мачтам и почти касающимся палубы, Искандар опознал шебеки. На корме — руль, пушки вдоль бортов, на самой большой из трех мачт — дозорная бочка. Эти суда имеют преимущественно военное назначение, хотя используются и как торговые. Шебек насчитывалось четыре.

Провиант и морскую пехоту везли шесть дхау. Широким и коротким корпусом купеческие парусники напомнили Хуа То восточноазиатские джонки, под влиянием которых арабы и создали этот тип судна. Ближе к берегу стоял на якоре небольшой быстроходный кляк. Придумавший его турецкий изобретатель соединил в нем черты европейских и азиатских кораблей, дал развитое парусное вооружение. Кляк годен для торговли и рыболовства, в военном флоте служит посыльным судном.

— Чует мое сердце, безделье левендов закончилось,[211]— ухмыльнулся грек.

— Ты, как всегда, верно догадался, Искандар-бег, — поклонился нахуда. — Эскадра под флагом нового алжирского беглербега, капудан-паши Хусейна идет к Гибралтару…

Полководца кольнули в сердце две шпильки — тревога и зависть. Недоброжелатель Хусейн, бывший начальник артиллерии в Керестешской битве, возвысился. Что ж, он умен, образован, опытен в воинском ремесле. Но самостоятельное командование ему доверять нельзя: не хватает решительности, смелости, быстроты мыслей и действий. В скоротечном морском бою его медлительность погубит флотилию! О чем думали султан и члены дивана, назначая его адмиралом? Поистине, в Коране точно подмечено: «На сердце их и умы Аллах наложил печаль, а на глаза надел повязку».

— Мурад-паша, содержание переданного тебе приказа наверняка не положено слышать ушам простого гребца. Но ведь мне разрешается делать догадки вслух? Тебе велели срочно закончить починку галеры и догонять эскадру?

Мурад поклонился.

— Нарушение перемирия в морской войне означает конец войны на суше. Заключен мир с австрийцами и венграми?

Мурад кивнул.

— Об этом знает уже вся Порта из султанского фирмана, ты должен оповестить экипаж каторги. Так что не возбраняется и мне узнать подробности…

— Я и так собирался все тебе рассказать, невзирая ни на какие запреты, непобедимый. Если помнишь, примерно в то время, как ты принял обет стать гребцом. Бочкаи объявил себя королем Венгрии, отдался под покровительство падишаха и помог нам захватить некоторые австрийские города…

«Потому Ахмет, долго не решавшийся отправить меня на галеры и державший в числе мазул, в конце концов сделал это», — подумал с горечью Искандар.

— …Но потом Бочкаи перебежал на сторону врага, и мы опять стали проигрывать гяурам. Чтобы иметь свободу действий в Иране и на Средиземном море, диван умолил султана покончить хоть с одной войной. Как ты догадался, полтора месяца назад[212]заключено перемирие с императором Рудольфом II сроком на двадцать лет. Новой дани на Австрию наложить не удалось. Более того, она освобождена и от прежней ежегодной дани за Венгрию размером в 30 тысяч дукатов. Взамен султану подарили 200 тысяч флоринов. Император и падишах отныне равны во всем…