– Входят три ведьмы, – начал Пал Тиныч. Дети молчали, слушали, но не так, как Артём. Катя Саркисян была очень вежливой и не хотела перечить учителю. Остальные мучились, скучали, даже Вася смотрел на историка каменными глазами. Пал Тиныч волновался, забывал детали – получалась не высокая трагедия, но повесть, которую пересказал дурак.

– Зачем вы нам это рассказываете? – спросил еврейский атлет Голодец в том месте, где явился призрак Банко.

А Вася, предатель, стал издеваться, изображая:

– Я призрак Сбербанка!

Пал Тиныч ничего не ответил ни ему, ни Голодцу – рассказывал дальше, и постепенно к нему вернулась память. Целыми строками:

Лишь сыновей рожай. Должна творить

Твоя неукротимая природа

Одних мужей!

– Это к ЕГЭ, что ли? – осенило практичного Голодца.

Но Пал Тиныч не ответил – он всё тащил и тащил детей за собой во тьму Шотландии, где королева не может смыть с рук кровавые пятна.

Про пятна понравилось даже Карпову.

– Так-то нормально, – снизошёл он. – А зачем нам это, Пал Тиныч?

Лишь после финальных слов Пал Тиныч объяснил – он теперь будет каждый день рассказывать седьмому какую-то историю. Про ад, например. Или про белого кита. Хотят они про белого кита?

– Лучше про белого китайца, – пошутил Вася МакАров, и Тиныч опять не понял, о чём речь.

Седьмой «А» ушёл в недоумении. Вася задержался рядом со столом учителя и почему-то шёпотом спросил:

– Полтиныч, я знал, кто такой Макбет. Но если бы признался при этих быдлах – они бы меня затралили.

– Я понимаю, Вася. Не переживай.

Пал Тиныч и раньше усложнял свои уроки – он давал русскую историю, которая шла по программе, параллельно с европейской. Ему хотелось, чтобы у детей было объёмное представление – три дэ, как сказал бы Вася. Теперь же он превращал каждую встречу с детьми в ликвидацию чёрных дыр и белых пятен – по крайней мере, в седьмом, своём экспериментальном, как он его называл про себя, классе. Он старался впихнуть им в головы всё, что упало с корабля – и пошло на корм рыбам. Все ценные знания, принесённые в жертву самодеятельности, тестам, Интернету и заговору – или, по крайней мере, то, что он мог рассказать.

– Всё это есть в Сети, – недоумевал Голодец, но Миша Карпов, которому чрезвычайно понравился Данте в вольном пересказе Пал Тиныча, заткнул его встречным вопросом:

– А ты, Гошан, будешь читать это в Сети?

Пал Тиныч освоил наконец, на радость директрисе, интерактивную доску и показывал семиклассникам репродукции великих картин – группировал не по мастерам, а по сюжетам, чтобы было интереснее. И понятнее.

– Рождество, видите? Младенец Иисус в яслях. Да, Вася, это тоже называется ясли. И обратите внимание – вместе с Марией, Иосифом, пастухами или волхвами (это волшебники, Вася) на каждой картине – осёл и бык.

Электронная указка тычет в Боттичелли, Дюрера, Брейгеля-старшего и художника, чьё имя звучит как у голливудского актёра – Ханс Бальдунг Грин. И вправду, всюду эта парочка – осёл и бык. Зачем они здесь?

– Это мы зачем здесь? – продолжал сердиться Голодец, и Карпову пришлось швырнуть в атлета учебником истории. Попал!

– Я думаю, – почему-то шёпотом сказала Соня Голубева, – что осёл и бык на этих картинах – для уютности.

– Почти! – возликовал Пал Тиныч. – Они согревали своим дыханием младенца.

– А почему она вообще в таких условиях рожала? – строго спросила одна из Крюковых, кажется Настя.

Пал Тиныч начал рассказывать про царя Ирода, показал Гвидо Рени, Ди Джованни – избиение младенцев. Большой серьёзный заговор, в который поверил один лишь Иосиф.

Дети молчали, Вася подбрасывал в воздухе карандаш – он всегда что-то подбрасывал, говорил, это помогает ему думать. Он даже на физру ходил с карандашом, и Махалыч боялся, что кто-то из детей напорется на него глазом.

– Жалко младенцев, – всхлипнула вдруг Даша Бывшева.

А Даша Крюкова подошла к Пал Тинычу, когда он уже отпустил весь класс, и спросила шёпотом:

– А дальше что было?

– Ты знаешь, Даша, что было дальше. Иисуса Христа распяли. Убили.

– Так этот Ирод его всё-таки нашёл? – гневно вскрикнула девочка, и Пал Тинычу вдруг стало стыдно, что он считал её гарпией.

– Можно и так сказать.

Он занимался с седьмым «А» три месяца – дополнительный урок каждый день, и никто не ворчал. Даже Голодец в конце концов сменил гнев на безразличие – иногда и он прислушивался к рассказам Пал Тиныча. История, литература, география, музыка – без сокращений и ограничений. Для администрации у Пал Тиныча, если что, была легенда – они готовят сюрприз к Новому году. Как выкручиваться, историк ещё не решил.

В середине декабря седьмой привычно завалился в кабинет истории, и Вася МакАров уже подпёр рукой щёку, приготовившись слушать, как вдруг дверь открылась, и на пороге появилась Кира Голубева. Она была в чём-то чёрном и опасно узком. Одно лишнее движение, и что-то чёрное лопнет по швам.

– Мама, ты мне обещала! – закричала Соня.

– Я обещала сделать всё для того, чтобы ты получила хорошее образование, – сказала Кира. Каждое слово отмерено, как лекарство, которое дают в каплях. – Давно хотелось мне поприсутствовать на ваших дополнительных занятиях, Павел Константинович, не возражаете?

– Нет. Пожалуйста.

– И не только мне, – уточнила Кира. За ней в класс вошло ещё несколько родительниц – Тиныч заметил Крюкову. С ними шла директриса Юлия Викторовна, Окса, даже Диана была здесь, смотрела в пол, как будто боялась запнуться.

Дамы расселись на задних партах, «на Камчатке», как говорили в пору детства Пал Тиныча. Кто-то просто стоял в проходах – массовка, хор, кордебалет. Сегодня, по заказу Васи МакАрова, была тема – сюрреализм. Вася изменился в последнее время: он знал многое из того, что рассказывал учитель, но теперь он мог знать это на законных основаниях. А не потому, что выскочка или задрот.

Кира Голубева засопела, уже когда на электронной доске появился первый слайд – вполне безобидный Дали.

– Скажите, Павел Константинович, а это есть в программе? – громко спросила она с задней парты.

– Нет, – ответил Тиныч. – В программе уже вообще почти ничего не осталось.

– Поняла, – сказала Голубева. – Вы считаете, мы должны быть вам благодарны, что вы тут насмерть пугаете наших детей рассказами про смерть? Соня не могла уснуть после вашего Данте целую неделю, я даже водила её на специальный тренинг!

Вася МакАров неприлично хрюкнул, а Соня заплакала.

– А вы, Кира Сергеевна, разве не говорили с дочкой