Через неделю после своего прибытия государь велел открыть сейм со строгим соблюдением всех форм, определенных конституцией. Цесаревич, заседая в камере нунциев в качестве депутата от Пражского предместья, привез с собой туда и меня посмотреть на эту «нелепую шутку», как он громко называл сейм, к крайнему неудовольствию поляков.

Князь Адам Чарторыжский, депутат от сената, произнес довольно длинную речь, которая, в сущности, была похвальным словом императору Александру как восстановителю Польши и виновнику ее благоденствия. Себя самого он называл лестным именем «друга» покойного монарха, о котором в следующем году не устыдился сказать перед тем же собранием, что обманывал его всю свою жизнь.

Потом камера нунциев избрала депутацию (в состав ее был выбран и цесаревич), чтобы вместе с депутацией от сената представиться царю и довести до его сведения, что оба государственные сословия готовы его принять.

Государь с императрицей пришли в тронную залу. За ними следовал двор и вся военная свита, а галереи были наполнены почетнейшими дамами. По занятии всеми своих мест государь открыл собрание речью, заслужившею общее одобрение. Все любовались величественною его осанкою и звонким голосом и казались исполненными самой ревностной к нему привязанности.

Одним из первых предметов, к обсуждению которых камера нунциев приступила в тот же день, было предложение, единогласно принятое, воздвигнуть народный памятник императору Александру. Маршал сейма дал большой обед всем почетнейшим сановникам, находившимся в Варшаве, и всем нунциям. На нем присутствовал и государь.

Здоровье его было провозглашено при единодушных кликах, и это пиршество совершилось со всевозможным приличием и всеми признаками сердечной преданности. Прекрасные балы несколько раз соединяли все высшее варшавское общество в Лазенках, а императорская фамилия удостоила также своим присутствием бал, данный графом Замойским, председателем Государственного совета царства.

Все по виду казалось спокойным, а между тем в камере нунциев уже зарождалась оппозиция. Толковали о протесте перед царем против самоуправных действий и против преувеличенных издержек на войско. Стали образовываться партии, но ни в чем еще не обнаруживалось никакого неприязненного чувства против особы монарха.

Государь признал за благо явить новое доказательство своей добросовестности, отстранив даже и тень какого-нибудь влияния с его стороны на работы сейма. Вследствие того он оставил на все время их продолжения Варшаву и самые пределы царства. Императрица уехала в Фишбах в Силезии, где ожидал ее прусский королевский дом, а государь отправился в Брест-Литовский.

За станцию до Пулав, местопребывания старой княгини Чарторыйской и обыкновенного средоточия всех недовольных и всех польских интриг, какой-то человек во фраке явился перед государем с приглашением, именем княгини, остановиться у нее.

Такой странный образ приглашения побудил государя к отказу, выраженному, впрочем, в вежливых формах. Против самых Пулав надо было переезжать через Вислу на пароме. Мы увидели, что на противоположном берегу стоит много людей, и когда переехали, то княгиня сама подошла повторить государю свое приглашение. Государь, стоя, несмотря на палящее солнце, без фуражки, извинялся тем, что не может медлить в пути, так как цесаревич ожидает его на ночлеге.

Старуха, которая выглядела настоящею сказочною ведьмою, продолжала настаивать и на повторенный отказ громко сказала: «Ах, вы меня жестоко огорчили, и я не прощу вам этого вовек». Государь поклонился и уехал. Как ни малозначительна сама по себе была эта сцена, она обратилась, однако же, в одну из причин, ускоривших безрассудную Польскую революцию.

Постоянная ненависть княгини к России еще более усилилась, и ее раздражение не осталось без влияния на слабые польские головы.

Вечером мы приехали в Седлец, где цесаревич на следующее утро представил государю уланскую дивизию польской армии. Далее в Луцке государь сделал смотр одной дивизии Литовского корпуса и продолжал свой путь, через Старый Константинов, в Елисаветград, где были собраны кирасирская и уланская дивизии поселенных войск, состоявших под начальством графа Витта.

Здесь же Галиль-паша, возвращавшийся в Константинополь по исполнении своей миссии, ожидал государя и присутствовал при учении этой конницы, одинаково превосходной как по выправке всадников, так и по красоте лошадей. Оттуда государь поехал в Александрию близ Белой Церкви, летнее пребывание старушки графини Браницкой, которая сделала августейшему своему гостю прием, вполне соответствовавший ее несметным богатствам.

Государь жил в отдельном большом доме, убранном как дворец. Меня поместили в щегольском павильоне, а обед подавали в великолепной зале посреди сада, наполненной драгоценнейшими статуями и бронзами. Сады, парк и все остальное отличалось той же роскошью.

В окрестностях Александрии было собрано и осмотрено до 30 резервных эскадронов из дивизий, участвовавших в Турецкой войне. Потом мы поехали в Козелец для осмотра 2-й драгунской дивизии. Полки ее оказались в отличном состоянии; государь маневрировал с драгунами и в пешем и в конном строю, что составляет истинное их назначение.

Этот род войска был пересоздан императором Николаем, постоянно старавшимся возвратить ему прежнюю его важность. Из Козельца мы перенеслись в Киев, где массы народа ждали государя у ворот Печерской лавры и провожали до Соборной церкви. Утром он осмотрел несколько резервных батальонов, а вечером удостоил своим присутствием бал, данный ему киевским дворянством в обширном помещении на Подоле.

Отсюда мы поехали в Ходню, где государь остановился в доме одного богатого помещика и провел три дня в подробнейшем осмотре 2-го корпуса, только что возвратившегося из-за Дуная. Этот корпус более всех пострадал от войны, моровой язвы и вредоносного климата; государю хотелось видеть его в том именно положении, в каком он находился после двух тяжелых кампаний, почему и укомплектование его, уже вполне подготовленное, было отложено до окончания смотра.

Мы не могли довольно надивиться воинственному и опрятному виду этих войск, испытанных в боях; артиллерия была даже в блестящем состоянии, 2-я гусарская дивизия – в очень порядочном, наконец, пехота могла назваться образцовой; но всего этого оставалось менее шестой части: кавалерийские полки имели в своем составе только до 200 человек, некоторые из пехотных – еще менее.

Государь поблагодарил генералов, офицеров и солдат за их усердную в храбрую службу, пожаловал им денежные и другие награды, разговаривал со многими из солдат, навестил больных и оставил всех в восторге от монарших милостей и щедрот.

На обратном отсюда пути нашем в Варшаву цесаревич ожидал государя в Брест-Литовском и представил ему на смотр 2-ю дивизию Литовского корпуса с принадлежавшею к нему гренадерскою бригадою.

Выправка этих войск не оставляла ничего желать; но в моральном отношении они менее других внушали к себе доверие, быв, как я уже сказал, составлены исключительно из уроженцев возвращенных от Польши губерний и имея во главе своей несколько генералов и множество штаб– и обер-офицеров из поляков.