Если мы какое-то движение много раз повторили, коре больших полушарий достаточно сказать: «Хочу сделать это!» – мозжечок и базальные ганглии уже знают готовый ответ.

Напомним, что в случае новизны дофамин вырабатывают нейроны, которые находятся в вентральной покрышке среднего мозга. В случае удовольствия от движения дофамин синтезируется клетками черной субстанции среднего мозга. Аксоны клеток черной субстанции (точнее, ее дофаминергической компактной части) идут в базальные ганглии – скорлупу и хвостатое ядро, входящие в состав полосатого тела (стриатума). Можно предположить, что человек, у которого черная субстанция вырабатывает много дофамина, не только двигательно более активен, ему еще и нравится двигаться. Нравится танцевать, заниматься спортом. Или подражать кому-то – и тоже радоваться (вспомним главу о зеркальных нейронах).

Введение молекул (психомоторных стимуляторов), активирующих эту систему, усиливает двигательную активность и радость движений. Но, как легко догадаться, такие соединения (амфетамины, например) являются одновременно весьма серьезными наркотиками. Кстати, белые крысы при введении умеренных доз амфетаминов тоже начинают много и «радостно» двигаться (в качестве проявлений «радости» специалисты, занимающиеся физиологией поведения, рассматривают короткие, быстрые перемещения в пространстве, внезапные прыжки, более характерные для игр детенышей – но не для взрослого и солидного грызуна). Что-то подобное наблюдается также у крыс и человека при действии малых доз алкоголя, которые с высокой вероятностью способны вызывать психомоторную стимуляцию через активацию дофаминергической системы мозга (об этом мы еще поговорим в главе 12).

Если компактная часть черной субстанции повреждается (к сожалению, это довольно распространенная проблема), возникает заболевание, которое называется паркинсонизм. При этом у человека постепенно развиваются двигательные нарушения. При паркинсонизме в качестве лекарственных препаратов используют молекулы, похожие на дофамин (агонисты рецепторов дофамина), либо, чаще, молекулы, превращающиеся в мозге в дофамин («предшественники дофамина», это прежде всего L-дофа).

Осваивая новые движения, мы в любом возрасте способны очень мощно активировать нейросети, что приносит им громадную пользу, улучшает внимание, память и даже позволяет противостоять нейродегенерациям.

Дофамин обеспечивает львиную долю наших положительных эмоций. Это эмоции, связанные с движениями, новизной и, следовательно, с программами игры. Напомним, что игровое поведение, тренировку двигательных и социальных навыков П. В. Симонов поместил в группу программ саморазвития.

Зачем котенок бегает за бумажкой, а козленок просто бегает? Они тренируются: котенку ловить мышь, козленку убегать от волка. Сами они об этом, конечно, не знают, но их базовая генетически и эволюционно заданная программа очень даже в курсе. И «платит» им за такое правильное поведение и двигательное обучение дофамином, положительными эмоциями, в том числе описанными в предыдущем разделе. Да, котенку и козленку нравится бегать, резвиться. В случае маленьких Homo sapiens мы постоянно наблюдаем то же самое, и ребенок может повторять и повторять некий комплекс движений (например, полсотни раз за 15 минут скатиться с горки на детской площадке). Зачем мальчики и девочки так делают? А они тренируются, и им это нравится.

С возрастом нервная система хорошо отрабатывает моторные навыки, повторение движений становится для большинства взрослых не так значимо. И предложение ребенка: «Папа, мама, давайте побегаем-попрыгаем!» – вызывает у зрелого мозга недоумение: «Зачем, я и так все это умею…» У скучного взрослого частенько уже доминируют программы экономии сил, лени (грустный смайлик). Впрочем, есть счастливчики, сохраняющие радость движений и двигательной новизны до седых волос, – они готовы ходить в походы, играть по воскресеньям в футбол и танцевать в 60–70 и даже 80 лет!

Но движение – только один из компонентов игрового поведения. На самом деле все, как всегда, сложнее. У социальных существ во время игр, в которые вовлечены детеныши, отрабатываются также элементы территориального поведения, иерархического поведения, ухаживания. Козлята учатся бодаться и одновременно – оценивать силы противника. Ведь, живя в стаде, важно понимать, что с более мощным самцом связываться не стоит. Это касается и детенышей хищников, которые друг на друге тренируют не только смертельный укус и прочие врожденные в основе стереотипы индивидуальной охоты, но и навыки группового преследования добычи, ритуалы установления иерархии, порой – программы полового и родительского поведения.

В человеческом обществе игра колоссально важна, и мы, взрослея, очень долго продолжаем играть, формируя, отрабатывая и эксплуатируя навыки социального взаимодействия. Этот чрезвычайно значимый компонент поведения вновь базируется на дофаминовом подкреплении.

Голландский философ Йохан Хёйзинга[[52] ] настолько проникся значимостью игры, что в середине XX века написал книгу «Человек играющий»[53] о том, как важна игра в истории человеческой цивилизации. Он отмечал, что игра не может быть сведена к феноменам культуры, она древнее и наблюдается еще у животных. Более того, сама культура (речь, миф, наука) во многом имеет игровую природу. Сущность игры Й. Хёйзинга определял как несерьезность, как «свободное действие» (поскольку она лишена принуждения); ей предаются в свободное время и в особом игровом пространстве. Вместе с тем игра подразумевает строгий внутренний порядок (ритуалы, правила) и определенное игровое сообщество (участники игры). Игровым поведением, «карнавализацией» жизни занимался и русский философ, культуролог М. М. Бахтин[[54] ].